Роман Коробенков - Прыгун

— именно от тебя.

— Да, именно. Она заставила меня курить кальян, хотя я не люблю кальяны. Она сказала, что хочет мне открыть что-то, чего я еще не понял. Так — сказала она — я лучше запомню ее.

— Она сведет с ума кого угодно. В ней есть власть.

— Она попросила, чтобы я побыл рядом с ней в тот вечер.

— ты не мог не согласиться.

— я не мог не согласиться.

— я тебя понимаю.

— и мне понравился кальян.

— Потом вы ушли. Что было потом?

— Мы целовались в другой комнате.

Слезы застлали мое лицо.

«...лжешь, сука!..»

— Мы целовались бесконечно, а потом ворвался ты.

Меня сотрясал плач, но я не издавал ни звука. Розовый кафель, куски штукатурки — все это словно сыпалось мне на голову, мой красивый мир расползался по швам в режиме реального времени. Кажется, я видел это краями глаз, так как взгляд мой жадно впитывал слова, выпадающие из дырочек телефонной трубки.

— ты не увидел нас почему-то, хотя мы были ближе всех к тебе.

— она знает, что я плохо вижу, что при всем желании я не смогу увидеть вас, пока не подойду близко… совсем близко… тем более в темноте…

— ты набросился на другую парочку, что стояла возле окна, ты сбил их с ног.

— я не хотел.

— на тебя набросились остальные, они все друг друга знали там, а тебя не знал никто.

— мне не было больно.

—..я сказал ей: твоего друга бьют, надо помочь ему. Но она ответила: не надо, он заслужил.

— мне было больно по другой причине.

— она увела меня куда-то в угол, где продолжала целовать.

— адская сука.

— она кусалась.

«...чертовы детали...»

— это она тоже умеет.

На полу у себя под ногами я увидел темное пятно. Такие пятна обычно означают прилипшую намертво жвачку, которая в результате концентрации пыли на своем липком теле приобретает непроглядно черный вид. Отодрать ее невозможно, где-то они располагаются целыми сериями, и чем старее общественный пол, тем больше этих вечных пятен. Но что подобная субстанция делала в опрятной квартире, где засилье предметов на полу продолжалось не больше недели — и затем в любом случае торжествовала упорядоченность, — было не ясно.

— …тебя валили, но ты снова вставал, ты вышиб зеркальную перегородку — и кутерьма переместилась в зал.

— вы остались?..

— да, я не видел, что было дальше.

— она все это время была рядом?..

«...и вот он — главный вопрос!..»

— она ушла от меня через несколько часов.

— Послушай, Юра. Мне нужно, чтобы ты разрешил использовать все, что ты мне показал. Я должен рассказать ей то, что я видел.

— Не надо.

— Послушай, ее сила — в моем неведении, в том, чего я не знаю и знать не могу. Если я просто уйду, не объяснив, я не одержу победу тем самым. Я должен показать ей то, что увидел. Должен ее переиграть, тогда она проиграет. Разреши.

«...ты должен или тебе придется...»

— Я потеряю ее тогда.

— Нет, вовсе нет. Я поделюсь с тобой стратегической информацией. Я знаю ее год, ты же знаешь ее несколько дней. Это поможет тебе. Просто скажи ей потом, что ты любишь ее, что ты без нее не можешь. И она простит тебя. Такие слова ослепляют ее. Правда, ненадолго. Разреши, Юра, я все равно уйду, я не буду мешать. Еще минуту назад я любил ее, сейчас мои вены разрывает лед, мое сердце наполнено острыми ранящими осколками. Но я не хочу уйти просто и непонятно..

— Чем еще можно ее удержать? Я должен знать, расскажи ты…

— Хочешь попробовать? Понимаю. Бесполезно тебя переубеждать сейчас, ты подумаешь, что я делаю это намеренно. Рассказывай ей о том, какая она красивая, говори, как тебе необыкновенно с ней, ведь в какой-то степени это и будет так. И никогда не называй ее «она» в ее присутствии. Дело не в этом слове, это будет поводом, чтобы сделать тебе что-нибудь неприятное. Она была в детстве толстой, ее не любили мальчики, потом неожиданно она выросла и расцвела и стала пользоваться вниманием. Она удивилась, когда заметила это, но чувство мести за то, что ее не любят, осталось. И она мстит.

— Еще?..

— Телефонные звонки — они постоянны, они вездесущи, ты никогда не избавишься от них. Ее любимая игрушка — телефон, он будет звонить постоянно. Она не будет отключать его, она не даст вам побыть вдвоем — никогда. И ты никогда не смиришься с этим, но и не сможешь ее убедить. Если ты заставишь заткнуться адскую штуковину, ты победишь ее. Иначе она постоянно будет водить тебя по чужим дням рождения.

— Звучит как проклятье.

«...кевинкваазен кевинкваазен…»

— И пока не пройдешь сквозь него, не поверишь, что это так. Я устал смотреть в холодное лицо, где нет и отблеска твоей тоски и боли. Мне легче, я оставляю это дурное наследство тебе.

Я насытился ересью, я больше не хочу. И не буду. Теперь я чертов Айс…

— Расскажи ей, что видел.

— Спасибо за то, что ты был моими глазами.

— Не за что, я просто понял тебя.

Глаза мои увидели еще одно черное пятно на полу. Оно появилось в метре от первого и казалось таким же. Я приоткрыл дверь ванной и увидел, что на полу в коридоре их уже пять, размером с яйцо.

— Родик, — услышал я сонный, но капризный, как всегда, голос моего дьявола. — Где ты, Родик?

— Говорю по телефону, — ответил я, присев и внимательно разглядывая диковинные пятна.

— Хватит! — приказали из-за стены. — Это длится слишком долго. Я замерзла.

«...кому какое теперь до этого дело...»

— Дьявол проснулся, — сказал я в трубку. — Мне пора расставить точки над i.

— Пока, — сказал в трубке мой дружественный враг. — Извини, что все так вышло.

Мы рассоединились.

Я медленно закурил и таким же шагом, собираясь с мыслями, побрел в комнату. Черные пятна встречались мне на протяжении всего пути, я не мог поверить, что просто не замечал их раньше.

На красном диване лежала демоническая девочка. Она выглядела сонной, была нага и потрясно мила. Захотелось простить ей все, но я уже превратился в сгусток сухого льда.

— Кто звонил? — спросила она чрезвычайно нежным голосом.

— Замечательный человек, — отозвался я, встав в дверном проеме и изучая ее взглядом садиста. — Один просто замечательный человек, который меня понял. — Чтобы видеть ее лицо и глаза, я зажег свет.

«…который понял меня, хотя не знал, а человек, который знал меня кучу времени, так меня и не понял.»

— Да? — Развратно-прекрасная, она щурилась в мою сторону. — И как же зовут этого замечательного человека?

— Юра, — ответил я, холодно улыбаясь. — И я совершенно спокойно оставлю тебя ему в наследство. Я могу быть уверен, что он должным образом позаботится о тебе, Сашенька.

«...все будет хорошо...»

— Юра. — Лицо ее вздрогнуло ровно на секунду. — И чем же так хорош этот Юра?

— Ты мне скажи. — рассмеялся я. — Для меня он хорош тем, что был моими глазами. И теперь я знаю все, ведь я видел все. И мне легко и хорошо. Мне особенно легко еще потому, что я всегда изменял тебе.