Роман Коробенков - Прыгун

Телефон предательски молчит, в нем нет ни гудков, ни каких-либо других звуков, а его электронное табло жизнерадостно мерцает обычными знаками.

— Выпусти меня. — с металлом в голосе цежу я. — Я все равно уйду.

— Нет. — мотает она головой. Ее лицо от слез подурнело, вид ее слегка безумен. — Ты останешься здесь со мной…

«...ты — мой...»

Я делаю шаг в ее сторону — и теряю координацию. Одна из дыр в полу оказывается настолько большой, что в нее по колено проваливается моя нога. Я не чувствую стопой ничего, нога висит в свободном пространстве, эксперимента ради я даже болтаю ею в нигде.

— Что это? — Глаза Сашки широко распахиваются, казалось, она только начинает замечать великое множество пятен. — Это ты сделал?

— Интересно, как? — хмыкаю я и отправляюсь на кухню. Чемодан и пальто остаются в прихожей, там же жалобно и театрально всхлипывает моя демоническая девочка.

Меня сейчас интересует исключительно коньяк. Я сажусь на стул и начинаю с небольшими интервалами поглощать жгучие порции — одну за другой. Даже безвременная кончина лимона не способна остановить меня.

Мне тяжело оставаться в этих стенах в разумном состоянии. Они давят, они в один миг стали совсем чужими, меня раздражают всхлипы в прихожей, и я ни на грамм в них не верю.

Я поглядываю в окно, помня, что нахожусь на шестом этаже и тут нет балкона.

Почему-то вспоминаются ее слова:

«...я знаю, как ты умрешь...»

«...этого не знает никто...»

«…ты покончишь жизнь самоубийством… прыгнешь из окна...»

«...невероятно...»

«...и разобьешься на мелке осколки, а я буду собирать их с асфальта и плакать...»

Пустота внутри меня говорит, что это не будет больно.

«...больно, когда ты полон жизни, энергии, счастья, любви, а когда внутри пусто — это как раздавить шоколадное яйцо в руке», — утверждает она огромным ртом.

Но я тут же уверяюсь, что это не мои мысли: я не могу убить себя, я слишком люблю жизнь. Кроме того, это будет ее победой, а я не хочу доставлять ей такое удовольствие. Я буду жить и этим отплачу ей более того.

Я выпиваю еще, и мне становится жарко.».хочу смены декораций...»

«...но дверь заперта, ее предали замки.»

«...хочу отрыва...»

«...отрыв — отрыву рознь, в особом смысле и окно — отрыв...»

«...хочу отрыва от земли...»

«...мои ли это мысли и что все это означает?..»

«...хочу прыгать выше головы...»

«...куда делись жалостливые всхлипы?..»

«...хочу забыть раз и навсегда...»

«...вот это, наверное, я сам, хотя — о чем я?..»

«...хочу освободиться...»

«...а что я делаю все сегодняшнее. утро?..»

«...нужно уехать далеко...»

«...пожалуй, это мои мысли…»

«...и вернуться новым человеком...»

«...как много в этом слове...»

«...все это я найду на другой планете...»

«...а это кто?..»

«...да кто все это говорит...»

Голова наполняется шумом обсуждения всего на свете.

Я смотрю в окно, там ярко щурится почти зимнее солнце. В точке П. оно иногда бывает таким, в точке М. оно всегда болезненное в это время.

Неожиданно стул выпадает у меня из-под зада, и я с шумом валюсь на пол. Оказывается, одно из пятен опасно разрослось и поглотило стройную ножку стула. Я остаюсь лежать, приходит мысль, что, может, одно из пятен возьмет и поглотит меня и там сквозь чернь я найду что-нибудь другое.

Внезапно алкоголь, который столько безрассудно был пущен в мою кровь, наваливается откуда-то сверху непомерно тяжелой тушей. Меня словно размазывает по полу, после чего я, что весьма логично, засыпаю.

Снится Сашка, и в том мире я опять забываю о происшедшем.

Мы смеемся над чем-то, кругом ночь и фонтаны, брызжущие ярко-красной водой, она бежит впереди, я пытаюсь ее догнать, и так продолжается бесконечно долго. Даже сквозь сон я чувствую, что невыносимо счастлив.

А потом пробуждаюсь.

Я лежал на кровати, которую спина моя знала наизусть. Я лежал в одежде, хотя постель была разобрана, а в одном из углов на самом кончике ложа сидела какая-то потерянная Сашка. Она тоже была в одежде — серых джинсах и полосатой майке, на голове ее обжился волосяной апокалипсис. Она смотрела точно сквозь меня, и мне стало не по себе, я приподнялся и хотел поставить ноги на пол, но пола не оказалось. Стопы зависли в нигде, снизу на меня безумно глядела чернильная темь, конца и края которой я не видел. Пол будто аккуратно вырезали по трафарету стен, подле которых остался даже плинтус.

— Так уже несколько часов, — прошептала Сашка. — Дурацкие пятна съели пол…

Я достал из кармана монетку и бросил вниз. Она пропала в темноте, и, как жадно мы ни вслушивались, ни одного звука не донеслось. Я посмотрел на стены: черные пятна появились и там, их расцвело пока немного, но я помнил, как быстро они сожрали незыблемый пол.

— Повод поспать, — вслух подумал я и вернулся на точки оси координат, на которых очнулся.

«...может, когда я проснусь, все будет иначе — в смысле пола или в смысле того, что стало явью…»

— Не спи. — шепотом попросила Сашка. — Мне страшно.

— Я рядом, — ответил я, подмечая черные пятна на желтоватом потолке. — Если что, потряси, и я убью любого.

— из-за кого меня разбудили…

— Пожалуйста. — попросила она.

«...побудь со мной еще немного...»

— Я не могу, — ответил я. — Мне нужно отключить голову, слишком тяжелые мысли струятся в ней. мне больно.

— А мне страшно.

— Поспи тоже, сон делает нас бесстрашными.

— Я пыталась, не могу.

— Что-то подобное я уже видел, тогда все закончилось нормально. — и уснул, но прежде чем уснуть, успел удивиться тому, что темь забрала все предметы с пола, кроме кровати.

«...что особенного в кровати?..» — подумал я, но уже спал и не ответил.

Когда я проснулся в следующий раз, Сашка оказалась на том же месте, в той же одежде, но с аккуратно прибранной головой и ясным спокойствием в глазах.

Стены представляли собой нагромождение клякс, будто кто-то начал собирать пазлы — и бросил.

Я попытался заговорить с Сашкой, она не ответила. Я попробовал лаской, ничего не вышло, я начал говорить гадости, она просто опустила лицо.

Я заметил, что из черт ее пропала въевшаяся задорная вредность, которую не теряло лицо моего маленького дьявола, даже если он спал или плакал.

Я улыбнулся своим мыслям, мне вспомнился первый мой сон наяву, когда я познакомился с лучшей частью моей женщины. Я крепко сграбастал ее ладонь, хищная гримаса раскроила мое лицо, и, не давая ее страхам сопротивляться мне, рывком увлек нас в кромешное неведомо.

Все заняло несколько секунд. Во мне не было страха, я жаждал бегства. Бегство казалось и прекраснейшей местью, если можно подобным образом называть чувство, поселившееся во мне.

Мы упали боком туда, где когда-то был пол, и не вызвали даже всплеска. Все тут же померкло, глаза стало бессмысленно держать открытыми. Я чувствовал только тепло ее ладони, она, пожалуй, так же чувствовала только это.