Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Кто это? — шепнула Энн.

Гаю мучительно хотелось обернуться. Он знал, что Бруно стоит там, где он оставил его, смотрит вслед, может быть, плачет.

— Один парень, который на прошлой неделе заходил насчет работы.

— И ты ничем не можешь ему помочь?

— Нет. Он алкоголик.

Гай нарочно заговорил об их доме, ибо знал, что не может сейчас говорить ни о чем другом, не выдавая себя. Землю он купил, фундамент закладывается. После Нового года съездит в Элтон на несколько дней. В кино он раздумывал, как бы избавиться от Бруно, чем бы припугнуть, чтобы он отвязался.

Чего Бруно от него хочет? Гай сидел в кресле, сжав кулаки. В следующий раз он пригрозит Бруно новым следствием. И доведет дело до конца. Разве ему, Гаю, повредит новое следствие?

Но чего Бруно хочет от него?

Бруно вовсе не хотел на Гаити, но это представляло возможность бегства. Нью-Йорк, Флорида, любое место на Американском континенте было пыткой для него, коль скоро Гай находился тут же и не желал его видеть. Прогоняя боль и тоску, он здорово пил у себя дома, в Грейт-Нек, и занимался тем, что шагами вымерял дом и сад, портняжным метром обмеривал комнату отца, двигаясь угрюмо, ссутулившись, перемеряя вновь и вновь, словно некий не знающий усталости автомат, — и лишь иногда покачивался, из чего следовало, что он пьян, а не безумен. Так протекли десять дней после встречи с Гаем, пока мать Бруно и ее подруга Элис Леффингуэлл готовились к плаванию.

Были минуты, когда он чувствовал, как все его существо подвергается какой-то непостижимой метаморфозе. Было в наличии деяние, осуществленное им, и, оставаясь один в своей комнате, он чувствовал, как оно венцом осеняет его чело, но венец этот не дано лицезреть никому. Все на свете с невероятной легкостью и быстротой доводило его до слез. Однажды ему захотелось на завтрак бутерброда с икрой — и разве не заслужил он самой лучшей, крупнейшей черной икры, — но дома была лишь красная, и он велел Херберту пойти и купить черной. Он отъел основание бутерброда, прихлебывая разбавленное виски, потом едва не заснул, глядя на треугольный остаток, который вдруг начал пританцовывать, поднимая уголки. Бруно не сводил с него глаз, пока он вообще перестал быть бутербродом, а стакан с выпивкой перестал быть стаканом, и только золотая жидкость в нем оставалась сама собою, и Бруно прикончил ее одним глотком. Пустой стакан и свернувшийся бутерброд стали живыми: они насмехались, бросали вызов, не позволяли себя использовать. С дорожки перед домом как раз отъехал фургончик мясника, и Бруно хмуро посмотрел ему вслед, ибо все вокруг внезапно ожило и припустило прочь — фургончик, бутерброд, стакан, деревья, которые, впрочем, сбежать не могли, но обдавали презрением, как и весь дом, где Бруно томился в неволе. Бруно бросился на стенку, толкнулся в нее одновременно обоими кулаками, потом схватил бутерброд, изломал его наглый треугольный рот и сжег его, кусок за куском, в давно не топленном камине — а икринки подпрыгивали, как живые, и умирали поодиночке.

Элис Леффингуэлл, его мать и он сам, плюс команда из четырех матросов, в числе которых два пуэрториканца, отплыли на Гаити в середине января, на моторной яхте «Прекрасный принц», каковую Элис в течение всей осени отсуживала у очередного бывшего мужа. Само путешествие задумывалось в честь ее третьего развода, и Бруно с матерью были приглашены еще несколько месяцев назад. Бруно откровенно наслаждался путешествием, и поэтому в первые дни вдохновенно притворялся безразличным и скучающим. Все прошло втуне. Элис с матерью вечера напролет болтали в каюте, а по утрам спали. Довольно глупо чувствовать себя счастливым, будучи запертым в течение целого месяца на одной посудине со старой перечницей вроде Элис, и Бруно, пытаясь оправдаться, уверял себя, будто жил в постоянном напряжении, ожидая, что полиция вот-вот нападет на след, и ему необходим был покой, чтобы подробно поразмыслить над тем, как бы избавиться от отца. Бруно также полагал, что, чем больше времени пройдет, тем с большей вероятностью Гай изменит свое отношение.

Там, на судне, он разработал два-три ключевых сценария убийства отца — могли, конечно, возникнуть и варианты с опорой на обстоятельства. Он гордился этими сценариями: один с пистолетом, в спальне, один с ножом и двумя путями бегства, один с пистолетом, или ножом, или с удушением — в гараже, куда отец ставил машину каждый вечер ровно в 6.30. Недостатком последнего плана было отсутствие темноты, что, однако, искупалось сравнительной доступностью места. В ушах у него раздавалось послушное тиканье часового механизма его слаженных операций. Но едва закончив подробнейший чертеж, он бывал вынужден тут же стирать его, из конспирации. Он только и делал, что чертил и стирал. Море от бухты Бар до южной оконечности Виргинских островов уже вобрало в себя отлично пророщенные семена его мыслей, когда «Прекрасный принц» обогнул мыс Мэиси и взял курс на Порт-о-Пренс.

— Царская пристань для моего «Принца»! — воскликнула Элис, успокоенная, убаюканная болтовней с матерью Бруно.

А тот за углом, в тени, нашарил рукой исчерченную бумажку и встрепенулся. Слева по курсу серой расплывчатой линией возникла земля. Гаити. Завидев ее, Бруно ощутил себя еще более отстраненным и чужедальним, чем в открытом море. Он уплывал все дальше и дальше от Гая. Оторвавшись от шезлонга, он прошел на палубу, к борту. Здесь, на Гаити, судно застрянет на долгие дни, а потом тронется в путь, еще дальше, к югу. Бруно застыл в полной неподвижности, чувствуя, как обида разъедает его изнутри, а тропическое солнце — снаружи, поджаривая бледную изнанку ляжек. Внезапно он разорвал план на клочки и выпустил их, раскрыв ладони над бортом. Коварный ветер их все рассыпал по палубе.

Планы планами, но было важно, разумеется, найти исполнителя. Он и сам бы, раздумывал Бруно, сделал это, если бы не Джерард, частный детектив, нанятый отцом: этот сцапает обязательно, как бы осторожно он ни действовал. Кроме того, ему хотелось проверить еще раз, как работает схема «отсутствие мотива». Мэтт Левин, Карлос — плохо то, что они — знакомые. А вступать в переговоры, не зная, согласится человек или нет, — опасно. Бруно несколько раз встречался с Мэттом, но так и не решился упомянуть о деле.

В Порт-о-Пренсе случилось нечто, для Бруно незабываемое. На второй день стоянки, возвращаясь на судно, он упал со сходней.

Он совсем одурел от влажной жары, а от рома сделалось еще хуже, еще жарче. Он направлялся из отеля «Ла Ситадель» на корабль за вечерними туфлями для матери, но зашел в предпортовый бар выпить виски со льдом. Один из матросов-пуэрториканцев, которого Бруно невзлюбил с самого первого дня, уже сидел там, пьяный до умопомрачения, горланя так, будто ему принадлежал и город, и «Прекрасный принц», и вся Латинская Америка. Он обозвал Бруно «белым придурком» и прибавил еще что-то, чего Бруно не понял — однако публика хохотала. Бруно ретировался из бара с достоинством: он слишком устал, и ему было противно драться, однако спокойно решил про себя донести обо всем Элис и сделать так, чтобы пуэрториканца рассчитали и занесли в черный список. За квартал от пристани пуэрториканец догнал его и принялся заговаривать зубы. Потом, поднимаясь по сходням, Бруно наскочил на поручень и свалился в грязную воду. Он не мог сказать, что пуэрториканец его толкнул, ибо этого не было. Пуэрториканец и еще какой-то матрос, тоже хохочущий, выудили его из воды и притащили в каюту. Бруно кое-как выбрался из постели, схватив бутылку рома, повалился навзничь и заснул прямо в мокром белье.