Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

Я спустилась по лестнице в вестибюль Ливингстон Холла и оглянулась, где бы можно было переждать до появления Али. В вестибюле была стеклянная выгородка с целой кучей компьютеров и принтеров для общего пользования. Я села за один из компьютеров, вполоборота к входу, так, чтобы увидеть Али. Я включила компьютер и попыталась что-нибудь напечатать, в том числе несколько ругательств. Но на все, что я печатала, компьютер отвечал «неизвестная команда». Завтра я начну изучать компьютерные учебники, пообещала я себе. Не больше, не меньше, если только сегодня повезет с Али.

Он объявился через полчаса и, не заметив меня, прошел мимо компьютерной комнаты. Я дала ему еще пятнадцать минут, а затем поднялась вслед по лестнице. Несмотря на все мои приготовления, меня трясло от страха. Ноги у меня были ватные, а сердце колотилось в горле. Я сделала глубокий вдох и постучала в дверь. Раздались его шаги, и дверь открылась.

— Да что ж ты так ко мне пристала? — сказал он, сузив глаза. Я не ответила. Он не отходил от двери. — И почему это я чувствовал, что так ты и поступишь?

— Нам что, обязательно разговаривать в коридоре? — робко спросила я. Али заколебался. Я подумала, что он сейчас возьмет и захлопнет перед моим носом дверь, но в этот момент мимо по коридору прошли два студента, говоря о бейсболе. Али не хотел публичных сцен. Он посторонился. Я вошла в комнату, и он закрыл за мной дверь. Он пошел к своему стулу за письменным столом и сел, задрав ноги, как в прошлый раз. Мне он сесть не предложил. Он холодно посмотрел на меня и сказал:

— Если ты думаешь, что стоит снять платье и все будет забыто, то ошибаешься.

Жаль, подумала я. Скорее на это я и рассчитывала.

— Тогда скажи мне, что надо сделать, чтобы все было забыто. Я действительно сожалею о том, как себя вела. Обещаю, что это никогда не повторится. Я больше не буду с тобой спорить. Я сделаю все, что ты только захочешь.

И я подняла наконец на него глаза, большие невинные глаза, полные желания и страсти. Пока все шло хорошо. Он меня пока не вышвырнул. Его губы презрительно изогнулись, но, во всяком случае, кажется, ему не скучно. Похоже, он даже получал удовольствие.

— Знаешь, — заговорил он, растягивая слова, — из всего, чему я тебя учил, я упустил самое главное. — И замолчал.

— И что это, Али? — краснея, спросила я.

— Умение проигрывать.

Я выпрямилась, уязвленная.

— Это самая важная штука, которую нам старались привить учителя в частной школе в Англии. Как терпеть поражение, не теряя при этом достоинства, примерно так.

О, да, конечно, я совсем запамятовала, что имею дело с британским джентльменом. А не учили ли они вас насиловать беззащитных женщин, хотела спросить я его. Уж кому-кому, но только не Али читать лекции насчет того, как надо проигрывать.

Спокойно, никакой реакции, сказала я себе твердо. Не давай ему поймать тебя на удочку. Держись своей роли, и больше от тебя ничего не требуется.

— Али, для меня было непросто прийти, — сказала я, опуская глаза. — Но у меня не было выбора… Я не могу справиться с тем, что люблю тебя. — Это, последнее, вышло просто отлично — прерывистым шепотом, искренне, трагично и не слишком заученно. Я подумала, что если меня не возьмет Моссад, то можно попытать счастья на бродвейской сцене.

Али коротко хохотнул, но в смешке его было больше испуга, чем веселья.

— Я не знаю, почему ты это так называешь, — сказал он. — Даже окажись мы снова вместе, я бы все равно не придавал этому особого значения.

— Ну конечно, — сказала я быстро. — Я вовсе не хочу тебя связывать. Ты закончишь учебу в конце этого семестра, и я больше никогда тебя не увижу.

— Меня тут включили в программу по компьютерной науке для аспирантов, — пожал он плечами. — Так что на следующий год я буду в Колумбии. Но только не строй никаких планов.

— Я и не строю, Али. Мы оба понимаем, что это долго не продлится. Слишком многое нас разделяет. Это сумасшествие, что я полюбила тебя. Единственная моя надежда, что скоро я очнусь. Я ведь была гордой. А теперь все свелось к одному. Но мне все равно, я буду молить тебя на коленях, я сделаю все, чтобы вернуть тебя.

— Странно, — холодно сказал Али, — ты стараешься быть такой смиренной, но умудряешься оскорблять, даже говоря о любви. Ты называешь это сумасшествием. Как будто меня может захотеть только сумасшедшая. Как будто я не стою твоей драгоценной любви. Что, это так унизительно — любить меня? Откуда, черт подери, в тебе такое превосходство?

Это новое направление атаки меня просто опрокинуло. И, если уж на то пошло, Али был абсолютно прав. Конечно, я считала, что он не стоит моей любви. Конечно, я шла на унижение ради своей цели. Но я не думала, что это будет столь очевидно. А это действительно вышло весьма очевидным, если заметил даже такой человек, как Али, отнюдь не являющий собой блестящий образец тонкости и глубины.

— Я вовсе не это имела в виду, — произнесла я безо всякой надежды. — Просто пыталась сказать, что сохну по тебе. Но это бесполезно, да? И ничто тебя не тронет. — И я повернулась, чтобы уйти.

— Есть одна вещь, которую ты еще не пробовала, — сказал Али, когда я взялась за дверную ручку. Я обернулась. Он смотрел на меня тем же прежним своим взглядом — жадно, раздевая глазами. Он ведь никогда не спешил меня отпускать, подумала я вдруг. Иначе мне пришлось бы уходить гораздо раньше. Возможно, именно таким образом арабы и торгуют на базаре. Но на это требовалось слишком много сил, и я была на грани полного изнеможения.

— Какая вещь, Али? — спросила я.

— Поумоляй меня, стоя на коленях, — ухмыльнулся он. — Ты сказала, что готова на это. Может сработать.

— Али, пожалуйста, — прошептала я.

— Али, пожалуйста, — передразнил он меня. — Заладила одно и то же. Или становись на колени, или уматывай.

С опущенными глазами я приблизилась к нему и опустилась перед его стулом на жесткий деревянный пол. Лицо мое горело. Я чувствовала себя полной идиоткой.

— А теперь умоляй! — велел он.

Это всего лишь игра, снова напомнила я себе. Играй, сколько сможешь. Я взяла руки Али в свои и покрыла их поцелуями.

— Позволь мне остаться, — шептала я. — Позволь любить тебя. Ты не пожалеешь. — О, конечно же, ты еще пожалеешь, в ярости думала я. Ты заплатишь и за это, и за все остальное. Ты еще как пожалеешь, бедный араб, когда Моссад разберется с тобой.

И я снова поцеловала его руки.

— Моя блондиночка-евреечка, раба любви, — нежно засмеялся Али. — Чем же я это заслужил?

Ты влез в несколько израильских компьютеров, недоделок, — молча ответила я. Это настолько очевидно, что надо быть слепым, чтобы этого не заметить. Кто-то сказал однажды, что если вопрос задан правильно, то как правило, очевиден. Но Али вовсе не задавал правильный вопрос. Он просто снова ловил меня на удочку, слепой от высокомерия и чванства.