Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

Ветеринар, увидев его впервые, присвистнул и сказал:

— Немаленький мальчик у вас растет!

Не мы одни заметили это превращение. По тому, как незнакомцы обходили его стороной, как отшатывались, стоило ему повернуться в их сторону, было понятно, что и другие больше не видят в нем безобидного щенка.

Вскоре мы обнаружили, что это не так уж плохо.

Мы жили в одном из тех районов, которые городские планировщики называют «изменчивыми». Застроенный в сороковых-пятидесятых годах, изначально он был заселен пенсионерами. Прежние хозяева постепенно вымерли, и их место заняла пестрая толпа квартиросъемщиков. К тому времени, как мы сюда переехали, район снова пришел в движение: теперь его заселяли геи, художники и молодые профессионалы, привлеченные близостью воды и причудливой архитектурой в стиле арт-деко.

Наш квартал служил буфером между шоссе Саут-Дикси и шикарными домами богачей у самой воды. Шоссе Дикси — когда-то федеральная дорога США-1 — шло по восточному берегу Флориды и до введения в действие новой системы федеральных трасс служило главным путем в Майами. По обочинам его тихо загибались дешевые магазинчики, бензоколонки, стихийные рынки, кафе и сомнительные мотели.

По четырем углам перекрестка Саут-Дикси и Черчилль-роуд располагались: магазин спиртных напитков, круглосуточный супермаркет, магазин импортных товаров с тяжелыми решетками на окнах и автоматическая прачечная на открытом воздухе, где местные жители толкались всю ночь. Наш дом стоял в центре квартала, в восьми домах от перекрестка.

До сих пор район казался нам вполне безопасным, однако кое-что указывало на то, что у этих мест есть своя темная сторона. Пару раз исчезали инструменты, оставленные мною в саду, а в один из редких холодных дней кто-то стащил целую поленницу, которую я сложил у стены дома. Однажды в воскресенье, когда мы обедали в своей любимой закусочной за обычным столиком у окна, Дженни указала на пулевое отверстие в стекле прямо над нашими головами и сухо заметила:

— В прошлый раз этого здесь не было.

Теперь, когда рядом с нами был огромный пес, на которого с опаской косились прохожие, мы чувствовали себя в безопасности. Конечно, Марли был безобиден, как ягненок, и едва ли способен причинить кому-то вред — разве что зализать до смерти. Но возможные противники этого не знали! Они видели в нем крупного, мощного, непредсказуемого зверя. И нас это вполне устраивало.

К беременности Дженни подошла очень ответственно. Теперь она вставала на рассвете, чтобы сделать зарядку и прогуляться с Марли. Ела только здоровую пищу, в основном овощи и фрукты. Полностью отказалась от кофеина и алкоголя.

Мы поклялись хранить беременность в тайне, пока не пройдут все сроки, угрожающие выкидышем. Однако от радости то и дело выбалтывали свою тайну то одному, то другому конфиденту, с каждого требуя обещание молчать, — и скоро наш секрет уже ни для кого не был секретом.

В день визита к врачу я отпросился с работы и, следуя его совету, захватил с собой чистую видеокассету. Нам предстоял медицинский осмотр, ультразвуковое исследование и консультация. Прикрепленная к нам акушерка должна была выслушать сердцебиение малыша, показать его нам на экране и ответить на все наши вопросы.

Мы были на месте ровно в девять часов, сгорая от нетерпения. Акушерка провела нас в смотровую.

— Хотите послушать, как бьется сердце у вашего малыша? — спросила она.

— Еще бы не хотеть! — ответил я.

Она закрепила на животе Дженни что-то вроде микрофона с динамиком. Мы сидели, боясь шевельнуться, с застывшими на лице улыбками, и ждали, когда раздастся сердцебиение, но не услышали ничего, кроме треска помех.

Акушерка сказала, что такое бывает.

— Все зависит от того, как лежит ребенок, — объяснила она. — Иногда ничего не удается расслышать. — И предложила перейти к УЗИ. — Давайте-ка взглянем на вашего малыша! — весело проговорила она.

— Может быть, он помашет нам ручкой? — сияя, прошептала мне Дженни.

Акушерка отвела нас в комнату для УЗИ и уложила Дженни на стол, рядом с которым стоял большой экран.

— Я принес кассету, — поспешно сообщил я.

— Пока не надо, — ответила акушерка и, приподняв Дженни блузку, принялась водить по ее животу каким-то инструментом, напоминающим хоккейную клюшку.

Мы во все глаза смотрели на экран — но видели там лишь какую-то бесформенную серую массу.

— Хм, что-то его не видно, — совершенно спокойно проговорила акушерка. — Попробуем вагинальное исследование.

Появилась медсестра по имени Эсси. Она ввела какой-то прибор Дженни во влагалище, и на экране выступило из серого тумана нечто, похожее на крохотный мешочек. Щелкнув «мышкой», Эсси увеличила изображение: однако мешочек оставался бесформенной и безжизненной массой. Где же ручки и ножки, которые, как уверяют нас книги о беременности, к десятой неделе уже сформированы? Где голова? Где бьющееся сердечко? Дженни — она лежала, вывернув голову к экрану, — с нервным смешком спросила медсестер:

— Там вообще что-нибудь есть?

Я взглянул в лицо Эсси и понял, что ответ будет для нас неутешительным.

— Для десяти недель картина нехарактерная, — уклончиво ответила она.

Я положил руку на колено Дженни. Вместе мы напряженно смотрели на бесформенную массу на экране, словно наши взгляды могли вернуть ее к жизни.

— Дженни, кажется, у нас проблемы, — сказала Эсси. — Я позвоню доктору Шерману.

В молчании мы ждали доктора Шермана. В ушах у меня звенело; казалось, вся кровь отхлынула от головы. «Надо сесть, — промелькнуло у меня в голове, — иначе, чего доброго, грохнусь в обморок!» Я попятился и, не выпуская руку Дженни, присел на краешек скамьи для осмотра.

Доктор Шерман подтвердил, что плод мертв.

— Иначе мы, несомненно, слышали бы сердцебиение, — добавил он.

Затем он, видимо желая нас утешить, сообщил, что каждая шестая беременность заканчивается смертью плода и выкидышем.

— Мне очень жаль, — закончил он. — Через пару месяцев попробуйте еще раз.

Оба мы молчали. Рядом на скамейке валялась чистая кассета — памятник нашему наивному оптимизму, напоминание об эпохе радостного ожидания, от которой мы оказались внезапно и безвозвратно отрезаны.

— Что же нам теперь делать? — спросил я у врача.

— Нужно удалить плаценту, — ответил он.

Это, объяснил он, простая операция. Время терпит — мы можем сейчас уйти и вернуться сюда в понедельник. Но Дженни ответила, что хочет поскорее с этим покончить.

— Чем быстрее, тем лучше, — сказала она.

— Ладно, — ответил доктор Шерман.

Он дал ей какое-то средство для расширения шейки матки и вышел. Оставшись одни, мы с Дженни сжали друг друга в объятиях и молча сидели так, пока нас не потревожил легкий стук в дверь. Перед нами стояла пожилая женщина, которую мы видели в первый раз. В руках у нее — стопка бумаг.