Имре Уйвари - Особенный год

Я оторвался от бумаг, которыми занимался, и твердо сказал:

— Конечно назначать!

Чордаш с облегчением вздохнул и вписал фамилию солдата в ведомость.

Между прочим, я уже давно заметил, что старший сержант боится идти на какой бы то ни было риск. Родом из простой крестьянской семьи, он пришел в армию, не расставшись со своими крестьянскими привычками и, я бы сказал, крестьянским подходом к людям. Подготовлен он хорошо, но еще не дорос в полном смысле до звания старшины, обязанности которого выполняет. Думаю, что крестьянская психология, которую он впитал в себя с молоком матери, наложила на него свой отпечаток: он очень осторожен, недоверчив и уж если примет решение, то, как правило, не меняет его. Он всегда внимательно вглядывается в лица солдат, словно не доверяет им. Глядя на него, можно подумать, что он один поддерживает дисциплину и порядок в роте. Я не раз пытался разубедить его, но Чордаш упрямо стоял на своем:

— Подождем, посмотрим! До конца года еще далеко, сейчас только начало.

Вот и сейчас он не доверяет Надю. Специально ждал, когда я выскажу свое мнение, чтобы в случае чего умыть руки и сказать: «Я же вам говорил, что с такими нужно быть осторожнее!»

Назначая солдат в наряд, он подолгу думает, потом записывает несколько фамилий и снова останавливается.

— Вранек… — вслух произнес старший сержант.

Я молчал.

— Нет, его назначать нельзя, — произнес он погромче, чтобы привлечь мое внимание.

Я никак не прореагировал на его слова и ждал. Я знал, что самостоятельно он так и не решится назначить Вранека в караул, но меня интересовала причина. Чордаш какое-то время писал, а потом встал и подошел к моему столу.

— Что делать с Вранеком? — тихо спросил он.

— Как вас понимать?

— Назначать его в караул или нет?

— Присягу он принял?

— Да.

— Обязанности часового знает?

— Да.

— Владеть оружием умеет?

— Конечно умеет.

— Тогда в чем же дело?.. Конечно назначайте.

Однако Чордаш даже не пошевелился. Он вопросительно смотрел на меня, а затем сказал:

— Вранек труслив. Он боится темноты.

— Бросьте шутить! Он же взрослый человек!

— И все равно боится.

— Чего?! Кого?! Оставьте, Чордаш, свою чрезмерную осторожность, — сказал я старшему сержанту. Тот обиделся и вышел из канцелярии.

И все же сказанное Чордашем засело у меня в голове. Хоть я и знал, что он может несколько преувеличить, но выдумывать то, чего нет, он, разумеется, не будет. Значит, не без причины Чордаш сказал, что Вранек труслив. Я вызвал к себе командира отделения Чинчу и спросил его:

— Правда, что Вранек боится темноты?

— Правда, — с улыбкой ответил Чинча.

— А почему?

— Я не знаю. Только прошлый раз, когда на ночных занятиях я послал его в дозор, он прибежал обратно, а сам так дрожал, будто за ним гнались.

Позже я узнал, что солдаты, узнав об этой слабости Вранека, не упускали случая попугать его, подшутить над ним. Я невольно вспомнил один случай. Когда я сам был еще молодым солдатом, у нас в подразделении тоже был такой трусишка. Его не любили, над ним смеялись, и довольно зло. Он был чем-то вроде денщика, которого мы, когда нас посылали в караул, заставляли чистить наши сапоги, пугая его словами: «Или ты всем вычистишь сапоги, или пойдешь с нами в караул!»

И он чистил сапоги. Вскоре все привыкли к тому, что он неполноценный солдат. Даже сам командир взвода так думал. Он и из армии демобилизовался, так ни разу и не побывав в карауле.

«Так неужели и Вранеку суждено стать таким же? — задумался я. — Нет, у нас не должно быть ни денщиков, ни лакеев! Раз попал в солдаты, пусть делает все, что и остальные».

— Как быть с Вранеком? — спросил я лейтенанта Крижана, во взводе которого служил солдат.

— В караул его действительно опасно назначать: уж больно он труслив. Чего доброго, сбежит еще с поста, а не то какой-нибудь скандал устроит, — откровенно заявил лейтенант.

— Но нельзя же, чтобы он беззаботно спал в кроватке, когда его товарищи будут стоять на постах, и все потому, что он боится темноты… Пусть и он ходит в караул.

— Ну, хотя бы не сейчас, а в следующий раз, когда я буду начальником караула, — поправился Крижан.

— Я сегодня буду у начальника караула. Пусть Вранека назначат на пост у склада боеприпасов.

— Слушаюсь! — Офицер щелкнул каблуками.

Проверяя состав караула, я предупредил солдат о бдительности. Разумеется, я и словом не обмолвился о том, что им не следует бояться темноты, так как считал, что это само собой разумеется.

Пост у склада боеприпасов был самым отдаленным, располагался он среди леса, километрах в пяти от ближайшего хутора. Кроме часового, в том месте не было ни души.

Вранека назначили в третью смену.

Когда старший сержант Чинча построил смену, чтобы вести ее на посты, я вышел из комнаты начальника караула, чтобы самому проверить смену. Лицо у Вранека покрылось красными и белыми пятнами. Рука, в которой он держал ремень автомата, заметно дрожала.

Снаружи было холодно. Накануне выпал снег, дул ветер. Стояла самая настоящая январская погода.

Караульные взяли оружие. Разводящий повел их на посты.

Я стоял на пороге караульного помещения и слышал, как произошла смена первого, самого ближнего поста.

Вскоре разводящий вернулся с караульными второй смены. Шевелла подложил угля в чугунную печку и достал из кармана фотокарточку сына. Солдаты по очереди разглядывали фото. Миклоши уверял, что малыш нисколько не похож на отца, за что и получил от того шутливую затрещину.

Я тоже хотел было взглянуть на малыша, как вдруг раздался выстрел, за ним другой, а потом длинная автоматная очередь.

— Караул, в ружье! Тревога! — приказал я.

Стрелять мог только Вранек, поэтому мы с разводящим и двумя караульными сразу же направились к дальнему посту у склада боеприпасов.

Когда мы подошли к посту поближе, нас остановил окрик часового:

— Стой! Кто идет?

Самого часового я не видел. Мы подошли ближе, и тогда он вышел из-за толстого дерева.

Я спросил Вранека, что случилось и почему он открыл стрельбу.

— Захрустели ветки… — заикаясь, начал докладывать он. — Я окликнул. Никто не отозвался. Я еще раз окликнул…

Один из караульных, стоявших за моей спиной, хихикнул, но я бросил на него такой взгляд, что он сразу же замолчал.

Сняв Вранека с поста, я вернулся в караульное помещение. Я был так зол, что даже не захотел разговаривать с ним. Шевелла попытался шутить, но, заметив мой взгляд, вовремя остановился.

Я не знал, что же мне делать с Вранеком. Охотнее всего я выгнал бы его из караульного помещения, но на это я не имел права. Нужно было поговорить с солдатом, узнать, чего он испугался.

Очередная смена отправилась на посты, потом ушла и следующая. Нужно было кем-то заменить Вранека, который сначала сидел и грелся у печки, а потом, как ни в чем не бывало, растянулся на топчане. Но я поступил иначе.