Имре Уйвари - Особенный год

Прошел день. Положение Оршоша стало еще хуже. Утром перед осмотром кто-то насыпал соломы под его койку и выдернул из-под одеяла угол простыни. Командир отделения без стеснения пригрозил Оршошу нарядом вне очереди.

Оршош, не говоря ни слова, подмел под кроватью и поправил одеяло. Он терпеливо сносил все оскорбления и, видя вокруг злые лица, ни с кем не разговаривал. Он стал отовсюду ждать каких-нибудь каверз. Сняв сапоги, он долго не спал, боясь, что их снова испачкают. При построении он последним отходил от своей койки, опасаясь, как бы кто не испортил заправку. Если требовались люди на какую-нибудь работу, он первым вызывался выполнить ее.

Однажды вечером — в тот день я был дежурным по части — я не смог зайти в роту, так как был сильно занят. После отбоя ко мне прибежал запыхавшийся дежурный по роте Шевелла.

— В роте драка, товарищ капитан! — доложил он.

Кровь прилила у меня к голове. Оттолкнув стоявшего на дороге Шевеллу, я побежал в роту. Я был зол, как никогда.

Когда же я увидел орущих посреди спальни солдат, которые размахивали кулаками, я так громко выкрикнул команду «Смирно», что ее услышали в соседних подразделениях и даже зажгли свет в помещениях. Солдаты испуганно шарахнулись от меня и замерли на своих местах. И только Лакнер и Ковач, тяжело дышавшие, со злыми лицами, не тронулись с места.

— На гауптвахту их обоих! — приказал я оказавшемуся рядом со мной Токоди, который тут же пошел оформлять приказ об аресте.

Со злости я сильно распек солдат, а когда немного успокоился, вернулся в комнату дежурного по полку. Всю ночь я думал о случившемся. Возможно, что сейчас, когда прошло уже несколько лет и я накопил опыт, я действовал бы более хладнокровно, но в ту пору я временами срывался.

Утром я вызвал к себе дежурного по роте с докладом о случившемся. И вот что он мне рассказал.

Оказалось, что после обеда ефрейтор Балатони завел разговор с солдатами о том, что так поступать с Оршошем нехорошо. Юхас, Верль, Ковач и еще несколько человек поддержали Балатони, сказав, что обижать Оршоша на самом деле не следует.

Вечером по этому же поводу среди солдат разгорелся спор. Мнения разделились. Непримиримыми противниками оказались Ковач и Лакнер. Дело дошло до того, что Лакнер оскорбил при всех Ковача, заявив, что раз тот защищает Оршоша, то, значит, он и сам такой же. Было это уже после команды «Отбой». Ковач вскочил с кровати и, прежде чем его успели остановить, бросился с кулаками на Лакнера.

Спор и последовавшая за ним потасовка разбили роту на два противоположных лагеря, сторонники которых не успокоились даже тогда, когда в казарме был наведен порядок.

Спустя несколько дней все утихомирились, а Ковач и Лакнер, проведя на гауптвахте несколько дней, вышли оттуда уже друзьями. Отбыв наказание, они вместе пришли ко мне и попросили у меня извинения за скандал.

Лакнер после этого зашел однажды ко мне и извиняющимся тоном сказал:

— Товарищ капитан, вы нам всем столько внимания уделяете, а мы вам еще и неприятности приносим… — Смутившись, он помолчал немного, а затем продолжал: — Отец за такое поведение влепил бы мне пару оплеух, и я надолго запомнил бы их, а вы, товарищ капитан, только рассердились, и все.

— Бить я вас не имею права, да и нет никакого смысла, — сказал я солдату. — К тому же я хочу видеть вокруг себя не рабов, а сознательных людей.

После долгой паузы Лакнер заметил:

— Пальцы у человека все разные, но все нужны ему.

— Как вас понимать? — спросил я.

— Люди тоже разные бывают: один такой, другой этакий. Мы ведь тоже видим, как нелегко управляться с людьми. Иногда мы между собой разговариваем, решаем, что надо бы вам как-то помочь, а потом, сами не знаем почему, только расстраиваем вас чем-нибудь…

Лакнер старался не смотреть на меня. Я давно заметил, что он собирался поговорить со мной, но все как-то не решался, а мне так хотелось бы вызвать его на откровенность.

Я и сам замечал, что солдаты порой хотят мне помочь, но это им почему-то не удается.

Я попытался перевести разговор на Оршоша.

— По-вашему, что с ним будет? — спросил я.

Лакнер не ждал такого вопроса. Он долго смотрел куда-то мимо меня, потом почесал затылок. Я понял, что он старается уйти от прямого ответа.

— Время покажет, что с ним будет, — осторожно ответил наконец Лакнер. — Если это у него в крови, то ему нелегко придется.

— Оршошу очень стыдно за свой поступок, но измениться ему без нашей помощи очень трудно, нам же нужно перестать беспрестанно попрекать его прошлым, — начал я убеждать Лакнера, но он не хотел так легко соглашаться со мной. Когда я замолчал, он немного подумал и сказал:

— Знаете, я с такими людьми поступал бы по примеру моего старшего брата. Я больше всего дорожу своей честью.

И Лакнер рассказал мне историю, которая произошла с его братом.

В тридцатые годы брат Лакнера работал в Будафоке помощником пекаря. Из той пекарни хлеб доставляли не только в булочные, но и в солдатские казармы.

Однажды парень заметил, что в ящике, в котором возят хлеб в одну из казарм, по возвращении оказывается несколько банок консервов. Брат Лакнера сразу, же сообразил, что эти консервы кто-то ворует у солдат. Он пошел в полицию и заявил об этом.

Полиция, узнав о том, что вор тесно связан с хортистскими офицерами, предупредила их о возможном разоблачении. Спустя два дня консервов в ящике уже не было, а брата Лакнера привлекли к ответственности за клевету. При этом ему намекнули, что если он заберет свое заявление назад, то его оставят в покое. Однако парень на это не согласился. Тогда суд приговорил его к восьми месяцам тюремного заключения.

— На месте брата я поступил бы точно так же, — сказал, заканчивая свой рассказ, Лакнер. А я сделал для себя вывод, что Лакнер нелегко прощает тех, кто запятнал свою честь. Однако мне все же удалось добиться от него обещания, что он постарается вести себя с Оршошем так же, как и с другими солдатами.

Холода начались неожиданно. Еще несколько дней назад стояла неплохая погода, какая бывает обычно поздней осенью. Все радовались этому, так как погода очень влияет на результаты стрельб.

Подготовка к стрельбам прошла нормально. Бывали даже дни, когда солдаты тренировались в наводке, сняв шинели.

И вдруг накануне стрельб небо затянули густые тучи и пошел снег, да такой, что к вечеру все вокруг было покрыто толстым белым покрывалом. Правда, к вечеру ветер разогнал тучи и плац залило ярким лунным светом.

— Мало того, что снегу навалило, еще жди бурана, — посмотрев внимательно на небо, сказал старший сержант Чордаш.

— Метеорологи бурана не обещали, — заметил я, пытаясь успокоить этим самого себя.