Имре Уйвари - Особенный год

В конце февраля штаб полка проверил роту по нескольким дисциплинам. Отстрелялись солдаты хорошо, зато по остальным предметам получили только «удовлетворительно».

Когда мне уже стало ясно, что до полного краха осталось совсем немного, меня вызвал к себе командир полка и удивленно спросил:

— Что с вашей ротой случилось?

— Не знаю, я и сам не понимаю, что могло случиться, — ответил я.

— В следующий раз, когда будете брать обязательства, сначала подумайте! — Порывшись в ящике стола, он достал лист бумаги и протянул его мне: — А это заберите обратно… В будущем давайте такие обещания только тогда, когда будете твердо уверены в том, что слова ваши не разойдутся с делом, — спокойно закончил полковник.

От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Видимо, нужно было больше напоминать солдатам о соревновании… — начал было я, но командир полка перебил меня:

— А что бы они вам на это сказали?

Мы оба немного помолчали.

— Думаю, что вы просто недостаточно серьезно отнеслись к организации соревнования. Только Секереш добился хороших результатов по стрельбе, а по другим дисциплинам ваши солдаты провалились.

— Исправим все!.. — торопливо начал я, но командир жестом остановил меня:

— Не спешите, думайте, когда говорите.

— Мы добьемся, чтобы все взводы были передовыми!

— Знаете что… — Командир полка наклонился ко мне. — В феврале вы мне обещали то, о чем сами тогда имели довольно смутное представление. — Заметив мое смущение, он улыбнулся. — Поняли? Вы сказали солдатам, что до конца года нужно завоевать звание «Передовая рота», и они вам ответили: «Хорошо», так как большинство их думали, что они еще успеют до конца года достичь тех показателей, которых от них ждут.

— Чаще нужно было напоминать им о соревновании, — еще раз сказал я.

— Не в напоминаниях дело, — покачал головой командир полка. — Ошибка заключается в другом: вы поставили перед солдатами слишком далекую цель. И разве можно сейчас серьезно обещать, что за несколько оставшихся недель вы сможете наверстать упущенное?

До меня наконец дошло, что полковник был абсолютно прав. Я взял со стола наше ротное обязательство и, сложив лист в несколько раз, сунул его в карман. Я уже знал, что мне нужно делать.

Выполняя свои служебные обязанности, я всегда старался быть справедливым: и при распределении нарядов, и при увольнении солдат, и при рассмотрении рапортов о предоставлении им краткосрочного отпуска.

Я часто задавал себе вопрос: а поступаю ли я так, чтобы все солдаты были довольны моими действиями? Я знал, что достаточно всего несколько раз не продумать как следует своего решения — и солдаты начнут говорить о том, что их ротный — человек несправедливый.

На одном из совещаний с офицерами я, отвечая на вопросы, сказал:

— Я вовсе не против того, чтобы солдаты открыто или даже за моей спиной высказывали обо мне свое мнение, так что прошу не мешать им делать это.

Я всегда требовал, чтобы любой приказ был выполнен. Не знал только одного: смогу ли я всегда и во всем действовать так, чтобы любой мой шаг был одобрен всем личным составом роты? Я понимал, что если я хочу, чтобы солдаты шли за мной в огонь и воду, то мне следует внимательно следить за их настроением, которое, в свою очередь, зависит от моего поведения и моих действий.

— Командир не агитировать должен, а требовать, — возразил мне один из офицеров, когда я говорил о том, что нам, офицерам, следует дорожить своим авторитетом.

Я сказал, что командирское требование должно подкрепляться еще и убеждением, без которого нельзя воодушевить солдат. Далее я привел пример из истории. Вспомнил легендарного генерала Бема, который однажды, когда солдаты, измученные долгими переходами, остановились на привал, обращаясь к ним, сказал: «Я знаю, дети мои, что вы измучены и страдаете от этого, но иначе мы не сможем одержать победы над противником». Услышав эти слова, солдаты вскочили и без всякого приказа построились в походную колонну, так как почувствовали, что Бем с ними и прекрасно понимает их трудности.

Часто я сам объяснял солдатам, почему им нужно идти по колено в грязи, спать зимой на холодном ветру в палатке, переходить вброд через ледяные речки, порой отказываться от увольнения, когда так хочется увидеть любимую девушку.

Однако трудно не столько объяснить это, сколько понять, когда тебе самому это объясняют, особенно в мирных условиях, когда нет войны. Солдату то и дело что-то приказывают, и хотя он старается добросовестно выполнять все приказы, что греха таить, иногда он не может или не хочет понять необходимость этого. Оно и понятно: ребятам всего по двадцать — двадцать два года, а в таком возрасте хочется попеть, потанцевать, прогулять всю ночь напролет с друзьями, а не лежать где-нибудь в лесу в снегу или стоять в карауле в ночной тьме.

В военных условиях необходимость лишений понять гораздо легче. Но мне доверили воспитывать солдат не в военное, а в мирное время.

Осенью, в день демобилизации старослужащих, были организованы торжественные проводы, на которых ко мне подошел один солдат и сказал:

— Товарищ капитан, я никогда не забуду вас, писать часто буду…

Однако до сих пор я от него так ни одного письма и не получил.

— Вот уедут домой «старики» и постепенно забудут обо всем, чему их здесь учили, да и о нас тоже, — заметил лейтенант Вендель. — Пройдет какое-то время, и они будут жить по-старому, как жили до армии. И строчки нам не напишут.

— Да как вы можете говорить так! — набросился я на командира взвода. — Может, письма кое-кто из них и не напишет, так как вообще не любит писать писем, но роту, с которой у них так много связано, они наверняка не забудут.

Сказал ли я все это для собственного успокоения или потому, что действительно верил в людей? Думаю, что по обеим причинам. Да, бывали случаи, когда после одного-двух ЧП у меня портилось настроение, однако в глубине души я был убежден в том, что все наши старания все равно не пропадут даром.

На прошлой неделе личный состав роты принимал участие в показательных занятиях. И под дождем-то мы побывали, и снежком-то нас припорошило. Земля была мерзлая и твердая как камень, а ветер такой, что чуть ли не валил с ног. Однако солдаты все выдержали. Одну ночь на нашем участке провел сам командир полка, а когда он уезжал, то сказал:

— Человек пять наиболее отличившихся солдат представьте к поощрению. Пусть съездят в краткосрочный отпуск.

Я сразу же задумался о том, кого же представить к поощрению. Ефрейтор Герьен действовал настолько хорошо, что командир полка лично упомянул его фамилию в числе лучших. Значит, его в первую очередь. Я задумался. А что же делать с Токоди, Балатони, Ленером, Хетеи, которые действовали нисколько не хуже Герьена, но их просто не видел командир полка? А солдаты? Кого из них выбрать? Например, рядовой Иштван Сабо, несмотря на повреждение руки, не только не ушел со своего места, но даже помогал соседям.