Имре Уйвари - Особенный год

Ефрейтор поднял голову и произнес:

— Это был первый и последний случай… Я разозлился на них: они шумели сильно, баловались…

Сказав это, он замолчал. Я уже овладел собой и спокойным тоном сказал:

— В моей роте вы не останетесь.

— Товарищ капитан, не откомандировывайте меня… — взмолился Никош. — Не выставляйте на позор…

— А почему вы не думали о позоре тогда, когда издевались над товарищами?

— Я не исправлю, только не отсылайте меня!

Внутренний голос шепнул мне в тот момент: «Хватит! Не мучай его больше! Для него и это будет уроком. Он и так поймет, что вся его служба теперь висит на волоске. К тому же он обещает исправиться… Из него еще получится хороший командир отделения. Он так молод, и ему пока не приходилось никого воспитывать. Неопытен он и не всегда сразу видит, что хорошо, а что плохо… Помоги ему, и со временем все исправится. Солдаты об этом забудут, простят его. Заметят, что он изменился к лучшему, и будут рассматривать этот инцидент как случайную ошибку…»

Да, так можно было поступить. Можно было примириться с ним, забыть и ждать, когда все наладится.

Однако я решил по-другому. Пусть обо мне что угодно говорят, но я не мог простить Никошу его проступка. Я твердо решил откомандировать его из роты. Иначе я поступить не мог. И сделал это потому, что решил показать всем младшим командирам, что никому из них не позволено нарушать уставные требования и законы армейской жизни. Пусть они знают, что я строгий, но справедливый командир и что воспитывать подчиненных нужно тоже строго, но в то же время справедливо, короче говоря, так, как этого требуют уставы.

Тот, кто подумает, что мне было не трудно принять такое решение, сильно ошибется. В душе мне было жаль Никоша, который так хорошо учился в школе младших командиров, хорошо служил и вдруг в течение нескольких минут испортил свою репутацию.

Тоном, не допускающим возражений, я сказал Никошу:

— Я откомандирую вас из роты. Здесь вы все равно работать уже не сможете.

Ефрейтор ушел от меня сам не свой.

И вот Никоша уже нет в моей роте. На следующий день после позорного инцидента я повел его к комбату, после чего он сдал числящееся за ним имущество и получил новое назначение.

Перед самым отъездом он пришел ко мне в канцелярию. Он был очень опечален своим откомандированием.

— Я хотел сделать как лучше… — начал он тихо и смущенно, — думал, что так тоже можно… Теперь вижу, что поступил очень плохо. Вчера еще я сердился на вас за то, что вы выгнали меня из роты… прошу вас извинить меня за это. Вы, конечно, правы. Теперь только я понял, что значит быть обиженным… Я их обижал и теперь не имею права, товарищ капитан, просить, чтобы вы не поступали со мной так же…

Я был убежден, что в отношении Никоша поступил абсолютно правильно, и потому не собирался долго беседовать с ним.

Никош, нахмурив брови и печально посмотрев на меня, сказал:

— Младший сержант Сабо был, конечно, не прав… Теперь я уже понял… но поздно.

— Какой еще Сабо? Какое он имеет отношение к вашему проступку?

Никош был уже у двери, но остановился и повернулся ко мне.

— Он был моим командиром отделения в школе младших командиров.

— Вы хотите сказать, что от него вы и научились подобным штучкам?

— Да, от него. Я ведь тоже «плавал на лодке» первую неделю… Правда, всего один раз. Стоило Сабо только подмигнуть, как мы уже знали, что нам нужно было делать. Авторитет он себе завоевал.

— Вы боялись его? — спросил я.

— Еще как боялись! — признался Никош. — Свободно мы дышали только тогда, когда уходили в увольнение.

— И вы решили завоевать себе такой же «авторитет»?

— Не совсем такой. Просто я хотел, чтобы новобранцы поняли, что приказ — это приказ и его нужно выполнять даже тогда, когда он кажется унизительным. Я хотел доказать, что в отделении я полновластный командир.

— Вы же знали, что не имеете права отдавать подобные приказы!

— Я хотел сделать как лучше.

— И потому измывались над солдатами? А вам известно, что за подобное поведение вас можно отдать под суд военного трибунала?

— Теперь известно.

В тот момент Никош напоминал мне подбитую птицу. Вид у него был довольно несчастный. И мне опять стало жаль его. Я понял, что на этот путь его завел плохой пример, который подал ему в прошлом году младший сержант Сабо, командир отделения.

Мы долго молчали, после чего я сказал:

— Неужели все терпели, что он так обращался с вами?

— Начальство об этом ничего не знало, — тихо ответил ефрейтор. — А наше отделение считалось в школе самым дисциплинированным, нас то и дело хвалили за наше старание.

— И вы решили, что и другие стерпят грубость, так же как это делали вы?

— Нет, — решительно сказал Никош. — У нас в отделении были ребята, которые говорили, что, став командирами, они будут иначе обращаться с подчиненными, чем Сабо. Наше отделение чуть было не завоевало почетное звание «Лучшее отделение», потому я и думал, что Сабо прав.

— Учась в школе, вы ни разу не дискутировали о методах воспитания солдат? — не без раздражения спросил я, понимая, что Никош и в данный момент имеет довольно смутное представление о нашей системе воспитания.

— Иногда дискутировали. — Никош пожал плечами. — Во время таких споров я всегда следил за выражением лица командира отделения. А он только слушал и усмехался, а иногда коротко говорил, что важен не столько сам процесс, сколько его результат.

Я начинал понимать причину грубости Никоша, который до армии мало учился и потому не мог отнестись критически к тому, чему его учили в школе младших командиров. В школе у младшего сержанта Сабо был авторитет, и Никош слепо подчинялся ему. Следовал его примеру до тех пор, пока не дошел до точки. По-видимому, только сейчас он начал понимать, что путь, на который он вступил, — плохой путь и с него нужно как можно скорее сойти. Однако из моей роты ему все же придется уйти. Возможно, он довольно быстро исправится и станет хорошим командиром отделения, но я не мог допустить, чтобы мои подчиненные снова видели его в роте.

Я попрощался с моим бывшим командиром отделения ефрейтором Никошем. Я посоветовал ему не вешать головы и не опускать рук, а на новом месте службы начать работать по-новому.

Я пожал ему руку, и это было приятно Никошу: он, собственно, затем и пришел ко мне, чтобы услышать из моих уст хоть какое-нибудь утешение.

Когда он ушел, я решил связаться с его новым командиром и посоветовать тому, чтобы принял его строго и, доверяя, все же держал под постоянным контролем. В новой обстановке Никош может измениться. Человек он молодой, и из него еще не поздно вылепить настоящего командира.