Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

— Родственники Артёма на первых допросах божились, что за два дня до находки возле Жениной бани никакого тела не было. Мамой клянёмся, своими глазами видели. Но на суде отреклись от своих показаний (о, это сладкое слово «миллион»!)

— В первый день пропажи нашлись свидетели, подростки. Они рассказали, как Артюшка играл на улице с двоюродной сестрёнкой. Потом девочка ушла.

Неподалёку остановилось светлое легковое авто. Два взрослых парня подошли, поболтали с ребёнком. Взяли за руку — он охотно с ними пошёл — посадили в машину и уехали.

Подростки-свидетели также отказались от своих слов. Дескать, примстилось.

— На суде Женя сообщила, что признательные показания дала под давлением следователей и сокамерниц. Судья отмахнулся от её слов.

— Женя сразу потребовала проверку на детекторе лжи. Полиграф подтвердил: она не убивала мальчика.

На пресс-конференции начальник СК объяснил данный факт. Дескать, у этой женщины (Жени) очень сильная воля и умение манипулировать окружающими. В том числе детектором лжи. Она притворилась, обманула полиграф, обвела его вокруг пальца! Вот какая сильная женщина!

— Как объяснить неизвестные мужские отпечатки на маленькой ладошке? А следы крови на заборе?

Никак. Блин, что вы всё с тупыми вопросами лезете? Сказано убийца, значит убийца. Поздно, поезд правосудия ушёл.

Левая колонка «виновна» у меня осталась практически пустой. Кроме строчки: «Сама призналась в убийстве». А, как известно, признание — царица доказательств.

А вы что, наивно полагали, что этот листок «не виновна» — в пух и прах разнесёт 38 толстых папок дела? Что судья прозреет, а 12 независимых заседателей (она сама настояла на суде присяжных) её оправдают?

Девять за — трое против. Жене дали тринадцать лет заключения строгого режима.

Когда-то давно, в начале моей практики, я принесла в канцелярию на вычитку статью под рубрикой «Из зала суда». В статье я позволила себе робко засомневаться в объективном приговоре суда.

— Что-о-о?!! Да как вы смеете?! Кто вы — а кто суд! — крикнула мне в лицо, как плетью хлестнула, Верховная судья.

— Я? Я человек, — пробормотала я.

Правда, я не знаю, что там случилось возле бани. Но знаю, что маленькие дети то и дело исчезают. И очень, как-то подозрительно быстро, за считанные дни находятся преступники.

А похищения продолжаются, и их всё больше — хотя, по логике, должно быть наоборот. Может, всё-таки ловят не так и не тех?

Отчего-то вспомнился рассказ Джека Лондона. В приморской индейской деревушке произошло убийство.

Понурые жители выстроились в кружок, вокруг горящего костра.

В животном ужасе подвывают женщины. Перетаптываются сумрачные мужчины.

Испуганно хнычут маленькие дети и утыкаются в материнские юбки. Ведь даже в грудничка может вселиться дьявол, и он окажется преступником. Тогда его бросят в терновый куст, где он будет пищать и клёкать ещё несколько дней, пока его не склюют птицы.

Шаман уже напился своего дурманящего варева, нацепил перья, ракушки и зубы. Вышел из хижины. Раскрутился волчком и, закрыв глаза, бормоча и напевая, кружится с вытянутым указательным грязноватым пальцем. Люди раскачиваются в такт и заунывно поют.

Кружение всё бешенее и пестрее, песня всё тоскливее, всё громче воют люди, входя в транс.

Когда шаман резко остановит вращение, длинный кривой ноготь упрётся в грудь первого попавшего.

Толпа облегчённо выдохнет: на этот раз Перст Судьбы оказался милостив. Не я! Не меня! Мстительно взревёт — и чёрная туча камней затмит солнце, сыплясь и побивая несчастного.

Нет, никаких намёков, ассоциаций… Просто вдруг пришло на ум.

Моя знакомая живёт в частном доме. Однажды увидела в дальнем углу огорода кучку тряпья — и у неё случился сердечный приступ. Оказалось, упало прошлогоднее чучело.

Она призналась, что панически боится выходить в огород. Упросила мужа обнести его высоченным гофрированным железом и протянуть поверху колючку. Это на случай, если настоящему убийце понравилось избавляться от трупа необременительным и надёжным способом. Подкидывая тело в чужой огород — и ноу проблем.

Знакомая и её соседи боятся открывать баню, гараж, багажник собственного автомобиля. Что делать, спрашивают они? Что делать, если вы однажды утром обнаружите там труп?

Ничего. Вы — жертва. Замрите, парализованные страхом, и трепещите. И молитесь, чтобы не вы. Чтобы не вас.

Я посоветовала знакомой срочно по периметру развесить камеры. И, не приведи Бог, если что — быстренько наделать много-много копий и спрятать в нескольких надёжных местах. А то плёнка в кабинете следователя может таинственным образом засветиться или исчезнуть.

В доме тоже натыкать камер, желательно в каждом углу, чтобы просматривалась вся комната.

Выходя по делам, в каждой конторе брать справки. Был там-то по такому-то вопросу. Пришёл в 15. 45, ушёл в 16. 15. Фирменный бланк, подпись, печать. Алиби.

Оставаясь в безлюдных местах, непрестанно самого себя селфить, вслух комментируя свои действия:

«Вот я иду по двору. Вхожу в подъезд. Захожу в лифт. Никого не убиваю. Никого не убиваю. Никого не убиваю…».

Вот что надо делать. А потом всем дружненько бежать к мозгоправу лечить паранойю.

А если серьёзно… Давайте будем осторожны, и беречь себя и своих детей. Потому что оставшиеся на воле безнаказанные, истинные убийцы вдвойне, втройне опаснее. Циничнее, опытнее и дерзновеннее.

Камень, камень вокруг. Высоко вверху лампочка — тоже в решётчатом корсете, тоже пленница здесь.

— Бог даёт каждому испытание. Мне выпало — такое… Но к чему давать испытания, которые множат Зло? — думала Женя. Она и рада бы заснуть, кончилась пытка бессонницей — да не может. Зло представляется ей коричневой зловонной субстанцией. — Даже самое маленькое зло, совершённое над одним человеком, не пропадёт бесследно. Зла много накопилось на Земле — и оно растёт и пухнет, как на дрожжах. Таится, копит силы, чтобы прорваться нарывом то в одном, то в другом месте. И тогда не спрашивайте: ведь я такой хороший, за что?!

Я — сирота. Круглая. Нет у меня ни матери, ни отца. Умерли семнадцать лет назад. Это ничего, что мне пятьдесят четыре, и что многие окружающие к моим годам тоже потеряли родителей. Всё равно сирота. Все мы сироты.

Когда-нибудь, увы — такова жизнь — осиротеют и наши дети. И нужно положить жизнь на то, чтобы после нашего ухода им не было мучительно больно. Не голодно, не холодно, сверху не капало.

Оставить их и с удочкой, и с рыбой. Не так, как меня любимые мама с папой выпустили в самостоятельное плавание: в дырявом корыте с голым задом. Или по-другому: бросили, будто щенка в пруд. Жить захочешь — выплывешь. Я-то сильная, справилась. Но ведь тогда и жизнь легче была, и люди проще.