Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

— Ну и катитесь колбаской к своим телевизионным клоунам. Лечитесь у своих драгоценных, обожаемых Мясникова с Малышевой. Чего сюда-то припёрлись?!

Мысленно говорят — потому что сказать вслух — это как выплеснуть какашки на вентилятор. Себе дороже выйдет, не отмоешься.

Врачи таких шибко грамотных пациентов называют — «мясоедами».

— Это же облачённое в белые халаты шарлатанство! — горячилась Лизанька. — Вредительство чистой воды! Здрасте, приехали. В двадцать первом веке окунулись в дремучее средневековье. Вот как можно, увидев больного в первый раз в жизни, выслушав его жалобу за двадцать секунд — ставить безапелляционный диагноз?

Оп-ля, фокус на камеру удался: заяц вытащен из шляпы. Зритель в восторге бьёт в ладоши. Шоумены для «мясоедов» — божки. А участкового врача ни во что не ставят. Всё лечение насмарку.

Получается не лечение, а диспут на тему: «А вот доктор Мясников сказал напротив…». «А Елена Малышева говорит лечить вот так…» — ловко передразнила Лизанька. И видно было, как дочка близко к сердцу принимает проблемы своих коллег. Как любит свою работу.

Я изо всех сил её поддерживала: изумлялась, возмущалась, старательно трясла головой. Я не смотрю телеволшебников: мне телевизор-то некогда включить. Ем и то на бегу.

Меня с головой захватил новый бизнес. Но о бизнесе позже.

И вот, значит, из-за отца Лизанька долго меня попрекала: «Ты папочку в дурку упекла».

Да разве ж я?! У кого-то телевизор крышу сносит, а его проклятые газеты довели! По дороге с работы наберёт в киосках целую пачку — ползарплаты ухлопывал. Придёт — и на диван, уткнётся на весь вечер — а я на кухне гоношусь.

Раньше про таких в народе говорили: з ачитался. Предвосхищу прочие вопросы: не пил, не курил, не изменял, любил. В смысле, любил газеты читать. Вот и нахватался крамолы: про равенство, братство.

Странности начались с того, что на цеховом собрании он без приглашения и спросу выскочил на трибуну — и высказал всё, что на сердце накопилось.

Что на юбилей начальство себе премии по полтора миллиона выписало. А работягам — штампованную почётную грамотку в клеёнчатом пакете с эмблемой завода. Да ещё бейсболочку, тоже с эмблемой завода. И та при первой стирке полиняла.

И под конец, фальшивя, дрожащим тенорком запел:

Ни один из работяг за него не заступился. Огромный зал, могли бы овацию ему устроить, ногами топать, свистеть в адрес президиума… Вообще, всячески выразить поддержку.

Но нет. Сидели, трусливо втянув головы в плечи, вперив глаза в пол. Каждый трясся за своё место. Рыбья, рабья кровь. Только и горазды на обеде в чужие судки носы совать: кому чего сегодня жёны настряпали. Да в курилке воздух матом сотрясать.

Вот так копят-копят в себе злость, клокочут внутри, а потом — р-раз! — клапан срывает. Если власть умная — клапаны иногда приподымает, дыхнуть даёт. А глупая и жадная, как у нас в стране — наглухо задраивает. Отсюда революции и бунты, беспощадные и бессмысленные.

И выперли моего муженька из мастеров со свистом. Вообще с завода вытурили, чтобы воду не мутил.

После чего он совсем головой повредился. На пособии по безработице зря не сидел, всё читал свои газеты — мало ему. Деньги ему я не выдавала. Так, что вы думаете, он ходил, по городу прессу подбирал: на вокзалах, на скамейках, из урн вытряхивал.

На этот раз переметнулся на другую тему. Однажды просыпаюсь, а он говорит:

— Я всё понял, Лялечка. Мы — опытный материал. Подопытные крысы. Выбрали народ, кого не жалко. На нашем регионе проводят эксперимент, как человечество выживет в условиях ядерной зимы.

А у нас, между Волгой и Уралом, правда, погода гнилая, болотная. Где-то счастливчиков в году триста ясных, умытых солнечных дней. А у нас, дай Бог, один раз в месяц солнышко смурную мордочку покажет.

Так все рады, прямо негласные народные гуляния в этот день объявляются: стар и млад на улицы выползает. Греются как цыплята, бока подставляют. Наслаждаются, жмурятся с непривычки: как из тёмных сырых казематов выпустили.

А так, говорю, сплошной мрак, сырость и хандра. День с ночью слились — не отличить. Фонари почти круглосуточно, едва видные, в тумане и мгле бледными пятнами маслянисто, тускло мерцают. Ходим сонные, вялые, зелёные.

Северянам к зарплатам полагается северный коэффициент: «северные». Уральцам — «уральские». А нам впору «пасмурные» доплачивать и молоко выдавать за депрессивную, угнетающую погоду. Не даром у нас самый высокий в стране процент суицидов.

Врачи прописывают младенцам витамин Д. Взрослым — солярий и шоколад: гормон счастья вырабатывать. Но чтобы до ядерной зимы — это только мой благоверный додумался.

Из кладовки вышвырнул барахло, перетащил туда письменный стол, ввинтил настольную лампочку.

Это, говорит, моя лаборатория, и мне не мешайте. Я, говорит, искусственное светило изобретаю. Чтобы пришёл человек домой, повернул рычажок — тут тебе в квартире индивидуальное домашнее солнышко, лето, маленький Ташкент. Тепло, сухо, светло и радостно.

Я его за ручку подвела к электрической лампочке под потолком: опоздал, милый. Твоё искусственное солнышко в позапрошлом веке придумали.

Приуныл. Как и полагается великому изобретателю, чертежи сжёг на газовой горелке. Я жирные сажевые хлопья по всей квартире потом ловила.

После чего — Господи, помилуй — засел за научный труд… Теперь уже о вреде солнечного излучения. Дескать, избыток солнца аккумулируется в человеке и делает его злым и агрессивным. Активное солнце — горячий, темпераментный, радиоактивный человек.

Не зря же смуглолицые люди на Юге и Востоке, как драчливые петухи, друг на дружку наскакивают. Непрестанно воюют, зверствуют.

При этом, как по телевизору репортаж ни посмотришь — в их краях небо синее — ни облачка. Ослепительное солнце так и жарит. Земля щедрая: сухую палку воткнёшь — цветёт и плодоносит.

Живи, радуйся, Бога благодари. Сладкие фрукты ешь, в море купайся — а они дурью маются, крови жаждут.

Это в отличие от нас: бледных анемичных, миролюбивых северян. Нам бы обогреться, себя и детей прокормить, выжить, выкарабкаться в суровом климате…

Дальше — больше. Я на работу собираюсь (рядовой бухгалтер в ЖЭКе) — а он стоит рядом и пристально смотрит. Интересно, говорит, сколько женщина за свою жизнь килограммов губной помады съедает? И чирк-чирк в записной книжечке: умножает, плюсует, подбивает.

А то перед свисающей с потолка липкой мухоловкой застынет. Тык-тык в калькулятор: считает, сколько мух прилипло.

После работы соседка встречает и таинственно шепчет: дескать, всё ли в порядке с твоим муженьком? Она отдыхала с собачкой на скамейке, когда он подсел: