Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

Заметьте, богатство не с неба свалилось. Вот этими вот руками, этой рано поседевшей головой, этими нервами, потом и кровью заработано!

И на всё готовенькое нацелился казахстанский молодец с принесённым в подоле приданым.

Я быстренько прогнала в уме возможные риски. Пропишется сам, пропишет пацанёнка. За ним на тёплое место потянутся родители — нищеброды и неудачники. За ними паровозиком — многочисленная голодная казахстанская родня…

И снова ночные изнуряющие мысли: вот ради этого я отказывала себе во всём? Ночей не спала, глотала суп из куриных голов, штопала колготки? Разбиралась с буйными жильцами, совала купюры полицейским?

Сама чинила электрику, сама прочищала раковины и унитазы, запускала руку по локоть в чужое дерьмо — всё сама?!

А когда меня, тьфу, тьфу, не станет — они же на беззащитную Лизаньку навалятся горластой толпой.

Подомнут моего ребёнка, задавят, слова не дадут пикнуть. Раздербанят всё моё: по щепотке, по копеечке, по квадратному сантиметрику — с любовью собранное недвижимое имущество.

Квартиры — это деньги. Деньги — это время, потраченное на то, чтобы их заработать. Время — это жизнь.

Мою жизнь Лизанька бросит под ноги ушлому понаехавшему. Псу под хвост бросит.

А я, считай, только развернулась: квартирные дела в гору пошли. Деньги к деньгам потянулись. Это я что, на чужих дядь и тёть буду отныне вкалывать?

— Мама, какая низость! Никогда бы не подумала, что в тебе живут алчность, зло, подозрительность! — Лизанька таких слов явно нахваталась от своего духовника, о. Димитрия.

Говорила правильные вещи: грамотно, учёно, красиво. Легко и приятно быть грамотной и правильной, когда мать как рыба об лёд билась: чтобы тебе образование дать, вкусно и полезно накормить, одеть как куколку. Легко быть добренькой, въезжать в рай на чужом горбу.

— Мама, я не узнаю тебя! Помнишь, какие книги ты мне в детстве читала?

— Помню, доча, как же. Про лису, у которой была избушка ледяная — а у зайца лубяная. И пожалел её зайчик, и позвал к себе. Перешла лисичка к зайцу жить: сначала на порожек, потом на приступочек, потом на печку — а после и вовсе выгнала зайку.

— Нет, мама, другое. Сказки про любовь, доброту, самоотверженность.

— Так ведь то сказки, доченька. А мы в жизни живём.

— Как они грели меня… — не слушает Лизанька.

Да уж. Пригрела змейку на своей шейке. В одночасье рухнула вся моя взлелеянная в мечтах, стройная система: продуманная до мелочей, выстроенная на много лет вперёд.

Лизанька своими мягкими, не знающими чёрной работы ручками, всё и разрушила. Чистым розовеньким пальчиком ткнула — всё развалилось.

И я стояла, тяжело уронив руки со сбитыми ногтями. Ими я мыла полы в своих гостиничных квартирах. Ими стирала, крахмалила и гладила постельное бельё, чтобы на нём с комфортом трахались мои кролики…

Никого чужих не нанимала: чтобы избежать завистливых пересудов, лишних ушей и глаз, чтобы выкроить лишнюю копеечку. Всё для неё, Лизаньки. Стоило зачем.

Никто не спасёт моё дитя, кроме меня. Какой бы ни был взрослый ребёнок — он всегда ребёнок. Взращённая в неге и холи дочка доверчива и не понимает нависшей над ней опасности.

Рано или поздно она прозреет, пелена спадёт с глаз. В чужом сыне проявятся гены его матери-кукушки, и однажды он цинично объяснит мачехе, что о ней думает. Хорошо, если не кулаками.

Месяц — месяц! — я уламывала, уговаривала, убеждала (или ломала?) Лизаньку. Умоляла составить брачный контракт. Приводила доводы. Плакала, стояла на коленях.

Сеяла в ней зёрнышки сомнения. Мягко, но настойчиво добивалась своего: как капелька воды нежно камень точит, как жучок-короед неслышно дерево грызёт, как мышка в хлебе ласково норку выщипывает.

Это ничего, что уже расписались в загсе (ах, Лизанька, что же ты творишь: без ножа мать режешь, без топора рубишь?!). Но это ничего, дочечка. Брачный договор можно в любое время, на любом этапе заключить — я консультировалась у юриста.

Сейчас многие так делают, чего стыдиться? Своё, заработанное, не ворованное. Нам чужого не надо, но и своего не отдадим.

Жизнь долгая, всякое может случиться. А ну не срастётся? Втянут мою строгую, чистую, непривычную к склокам Лизаньку в суды, окунут с головой в грязь разборок.

А тут нотариус развернёт отпечатанный чистенький договор: всё по пунктикам. Это, это и это — Лизанькино. А вашего тут кот наплакал и шиш с маслом.

Главное, не усыновлять чужого ребёнка: потом не разгребёшь…

Лизанька начала поддаваться — бровки надломились, глазки затуманились. Я уловила в её голосе первые нотки сомнения.

— Мама, но представляешь, как я ему это скажу? Ещё жить как следует не начали, а уже в отношениях поползёт трещина. С чем бы это сравнить…

Задумалась, взяла со стола яблоко.

— Вот как это яблоко: спелое, светится. Это наша любовь. А брачный контракт — он как червяк недоверия, начнёт свою неутомимую, неустанную работу…

В отца Лизанька пошла: говорит как по писаному.

И всё же уговорила я её. Или сломала?

Утром мы вызываем такси и едем к нотариусу. Там нас ждёт молодожён.

Он покороблен и даже, фу-ты, ну ты, несколько оскорблён, но согласен подписать брачный контракт. Потому что он любит Лизаньку, а не её квартиры. Слышали мы ваши сладкие песни, Лиса Патрикеевна.

Мы с Лизанькой садимся на заднем сиденье, голова к голове. Вытрясаем из папки, рассыпаем на креслах ворох бумаг, разбирая, ещё раз вчитываясь.

Всё ли предвидели, не оплошали ли, не пропустили ли главного? Я привыкла перестраховываться. На всякий случай, собрала документы на всю имеющуюся недвижимость.

Лизанька на днях простыла. Голосёнок насморочный, промокает платочком припухший, красный носик.

— Лизанька, дочечка, пересядь на переднее сиденье. Там с подогревом.

Суматошно визжат шины. Дисциплинированный водитель бьёт по тормозам, пропуская зазевавшегося пешехода. Старичок, похожий на о. Димитрия, семенит по «зебре»…

В эту минуту сзади нашу машину сминает могучая лавина. Удар, грохот, темнота, гаснущее сознание.

Первая мысль: какое счастье, что Лизанька на переднем сиденье! Вторая: откуда в городе лавина? Третья: есть ли при мне зажигалка и перочинный ножик?

После чего я проваливаюсь в глубокие, сладкие, могильные покой и тишину.

…Водитель погиб на месте. У Лизаньки сломаны два ребра. Как мы с ней выбрались из лавины и доползли до цивилизации — не помню.

Я долго лежала в больнице с черепно-мозговой. Как видите, поправилась. Только на бедре глубокий, уродливый шрам — я догадываюсь, откуда.

И Лизанька знает. Благодаря ему мы остались в живых.

Моя мечта сбылась: я живу в стеклянном доме на берегу океана. День и ночь слушаю неумолчный, гневливый шум прибоя — пульс вечности.