Люси Китинг - Не проспи любовь

И вот теперь, лежа под одеялом в самой настоящей позе эмбриона, я понимаю, о чем он говорил. Боль действительно ослабевает. Боль, которая вспыхивает внутри, когда я открываю глаза. Ведь даже если Макс из снов всегда рядом, Реальный Макс разбил мне сердце.

Но что он тогда делает в наших снах? Как он может в шутку бороться со мной в мягких кубиках, напоминая о тех своих качествах, которые я так люблю, если все равно заберет это с собой? Если в реальности все будет по-другому.

– Передумай, Макс, – говорю я вслух.

– Жучок? – непонятно откуда слышится папин голос, тихий и похрустывающий.

– Папа? – спрашиваю я. – Ты где?

– Жучок, если слышишь меня, – продолжает папа, и по голосу кажется, что он где-то очень далеко, – найди большой прямоугольный телефон, напоминающий те, что стояли в офисах в начале – середине девяностых.

Мне это что, снится? – спрашиваю я себя, выбираясь из постели и оглядывая комнату. Наконец взгляд натыкается на бежевый телефон с миллионом проводов и лампочек, стоящий в углу на маленьком столике, среди разрисованных китайских ламп и шелковых подушек он кажется уродцем.

Осторожно снимаю трубку.

– Алло?

– Ты нашла его! – радостно восклицает папа. Теперь он говорит громко и четко, а еще чересчур жизнерадостно для столь раннего часа. – Чудесная штука! Связь отличная, правда? Думаю, Нэн купила их сразу после того, как мы уехали.

– А что это вообще такое? – спрашиваю я, тру глаза и смотрю на телефон. – И вообще, ты где?

Папа посмеивается.

– Я на кухне. А это называется интерком – он нужен для внутренней связи. Можно звонить с одного этажа на другой. Это куда удобнее, чем кричать. Круто, правда?

– Да, очень круто, – устало говорю я. – Еще что-нибудь? – Вздрагиваю от собственного тона. Не папина вина, что у меня такое состояние.

– Да, на самом деле да, – сухо говорит он. – Два момента. Во-первых, я твой отец и не надо мне дерзить с самого утра. Во-вторых, исходя из первого пункта, моя законная обязанность сообщить тебе, что ты опоздаешь в школу, если не соизволишь спуститься в ближайшие десять минут.

Если вы наберете в Гугле «как склеить разбитое сердце», что я и сделала, пока чистила зубы, поиск выдаст вам столько результатов, что вы и за год их все не прочтете. Среди них будут и неплохие советы («Составьте список из качеств, которые вы в своем бывшем терпеть не можете!», «Не бойтесь поднять его на смех!», «Пойдите в спортзал и потренируйтесь на славу!»), и просто ужасные («Немедленно найдите себе кого-нибудь!», «Выкладывайте совместные фотографии со своим новым парнем в социальных сетях, чтобы бывший вам завидовал», «Сделайте куклу вуду и поглумитесь на славу!»). Но я знаю куда лучшее лекарство от всех бед: музыка. Я нашла жанр, который идеально подходит под мое настроение, и теперь у меня в ушах звучат прекрасные фолк-мелодии. Мрачноватые задумчивые ребята вроде Ника Дрейка, Джеффа Бакли, Эллиотта Смита и Джеймса Винсента МакМорроу. Они поют о любви и одиночестве, и чувствуется, что они знают, что такое потери. Половины из них уже нет в живых. Я слушаю их песни по пути в школу, и когда поднимаюсь в главное здание, и когда иду по коридору.

И тут я резко останавливаюсь, заметив, что меня ждет Макс. Сказать по правде, выглядит он комично: стоит посередине коридора и смотрит на меня большими, будто стеклянными глазами. Сегодня на нем брюки цвета хаки и сине-серый свитер, который так подходит к цвету его глаз. Макс открывает рот, будто собирается что-то сказать. Глядя на него и чувствуя внутри невероятную боль, я думаю о том, что мы с ним – словно главные герои романтической драмы. Кажется, мы вот-вот заплачем – оба – и побежим навстречу друг другу, а потом…

Одна из дверей внезапно распахивается, и из нее выглядывает декан Хаммер, он поправляет очки и смотрит прямо на меня.

– Элис. Замечательно. Я очень рассчитывал тебя встретить. Видел из окна, как ты идешь по лестнице. Есть у тебя минутка?

– Конечно, – нерешительно говорю я.

Скажет ли Макс что-нибудь? Хочу ли я это слышать?

– Замечательно, – говорит декан и отступает, пропуская меня. Я неохотно прохожу в его кабинет.

– Что ж, как у тебя дела? – спрашивает он, подняв брови, и я впервые вижу его таким оживленным. Он усаживает меня в кожаное кресло и садится напротив.

В моем нынешнем апатичном состоянии лучшего места и придумать нельзя. Как и лучшего собеседника, чье поведение словно пародия на мою апатию. Иногда, глядя на чересчур радостных людей, я задаюсь вопросом: им и вправду настолько радостно, или они только притворяются, чтобы поднять дух? «Улыбнись – и почувствуешь себя счастливым», и все в таком духе.

Фигово, хочется мне сказать.

– В общем-то, нормально, – говорю я.

У нас дома за такой ответ можно остаться без ужина. Папа не любит слово «нормально», считает его каким-то неконкретным. Дела бывают либо «хорошо», либо «плохо». Прямо слышу, как он меня поправляет в своей вечной профессорской манере.

– Я опросил несколько твоих преподавателей – они говорят примерно то же, – кивает декан. – Особенно доволен мистер Леви.

Это вызывает у меня слабую улыбку. Возможно, Леви возомнил себя главным героем фильма «Общество Мертвых поэтов», но он и вправду умен, в этом ему не откажешь. И мне хотелось бы, чтобы он и меня считал неглупой.

– Идем дальше, – говорит декан Хаммер. – Не хотел загружать тебя сразу всем, но пора бы тебе пообщаться со школьным психологом. Он проведет профориентацию. Все остальные уже выбрали своего в начале прошлого года.

– Выбрали своего? – переспрашиваю я. – У вас что, несколько психологов?

Декан Хаммер вновь торжественно кивает.

– Еще одно преимущество школы «Беннетт», – говорит он так, будто рекламирует программу автомобильной страховки, в которую сам не верит. – Сказать по правде, у нас их четверо. Большинство из них полностью заняты, но не переживай, я нашел для тебя подходящую кандидатуру. У нее есть немного времени.

По пути к кабинету Делилы Уизерби я уже чувствую, что она, как и я, не на своем месте. Во-первых, ее кабинет находится не в административном крыле, а на чердаке Центра искусств и творчества, и для того, чтобы постучать к ней в дверь, мне приходится протиснуться между манекенами в модных нарядах, забытыми скульптурами и сломанными мольбертами. Кстати, тут пахнет ладаном, а из-под двери слышатся звуки флейты – там кто-то слушает нью-эйдж.

Делила распахивает дверь почти мгновенно.

– Элис, – говорит она, склонив набок голову и широко раскинув руки.

Я не сразу понимаю, что надо ее обнять. Обнимаю. От нее пахнет пачули. Она отстраняется, но не убирает рук с моих плеч, и шепчет:

– Добро пожаловать.

Делила заводит меня в кабинет. Волосы у нее волнистые, лицо румяное и блестящее, ходит она босиком, подол длинной льняной юбки волочится за ней по полу.