Надежда Нелидова - Мутное дело [сборник]

У Димы была ухоженная, хрустально-прозрачная золотая борода и невиданные тонкие, тоже, наверно, золотые очки. Я счастливо прорыдала всю ночь от Диминой записки. В ней он признавался в пылкой любви и приглашал меня на свидание.

И горько прорыдала всю следующую ночь, потому что оказалось, что это девчонки подшутили надо мной, нацарапав записку от имени Димы.

Какие там, говорю, экзамены… Ветер в голове и заливистая пионерская зорька в попе.

И всё-таки они наступили. Экзамены. Творческий конкурс я сдала лучше всех.

Мама сделала на дорогу много напутствий. Кроме одного, самого главного: как вести себя на экзамене, если тебя топят. В прямом смысле топят.

Не преподаватель, а абитуриент, сидящий сзади и не знающий ни бум-бум. Не только из билета — вообще из предмета «история» ничегошеньки не знающий.

Вот только что в коридоре он прохаживался и поглядывал на всех сверху вниз. И вдруг его стало не узнать: отчаянный взгляд, суетливые дёрганья, паника.

Он привставал, трогал и дёргал меня за косички и платье, тянулся к моему уху, отчаянно шептал, заглядывал и хватался за мой листок, стучал и даже барабанил по моей спине. У него были круглые, выпученные от ужаса глаза.

Сначала я ему по доброте душевной даже что-то подсказала (Ведь «сам погибай — а товарища выручай»). И сразу заслужила неодобрительный взгляд преподавателя: «Прекратите переговариваться!»

Повторяю, парень тонул в прямом смысле слова и вёл себя, как тонущий человек, от смертного ужаса потерявший человеческий облик. Барахтался, лихорадочно цеплялся за всё, что попадалось ему под руки — а попалась я. Карабкался и громоздился на мои плечи, тащил вместе с собой камнем на дно, лихорадочно и безумно бился в губительной, дышащей смертным холодом воронке.

Я подняла руку и сказала:

— Можно я пересяду? Он мне мешает.

— Это она мне мешает! — взвизгнул парень.

— Если вы оба сейчас же не прекратите, я вас обоих выведу вон, — холодно процедил преподаватель.

Когда меня вызвали, я бойко отвечала по билету, и мне казалось, что историк спит и не слушает меня.

— Так, — сказал вдруг историк, просыпаясь и открывая глаза. — Первого вопроса вы совершенно не знаете. Приступим ко второму.

Я смешалась, замямлила что-то дрожащим голосом. Историк, морщась и не спрашивая по третьему вопросу, аккуратно поставил в ведомости «удовлетворительно», уже забывая обо мне и заглядывая в список, чтобы вызвать следующего.

Каково же было моё удивление, когда в списках поступивших я не увидела своей фамилии, зато увидела фамилию «утопленника». Были зачислены так же два паренька — моих земляка. Они едва говорили по-русски, но у них были справки, что республика нуждается в национальных журналистских кадрах.

Партия, комсомол и родители учили искать причины промахов и неудач исключительно в себе. И я никого не винила. Нечего было кататься на каруселях и есть шарики мороженого! И влюбляться в золотобородых Дим!

Вот какой пласт воспоминаний всколыхнула во мне картинка, которую я наблюдаю сейчас из окна. Соседи, муж с женой, загружают багажник сзади, багажник сверху, забивают кладью заднее сиденье. Бабушка с дедушкой вышли, плачут.

Вот и сама виновница торжества: красавица, умница, аттестат светится круглыми, как солнышки, пятёрками. ЕГЭ 97 баллов.

Вчера она ещё, просто девчонка, визжала и бултыхалась в надувном бассейне с младшим братом. А сейчас уже студентка, немножко смущается, робеет и важничает.

Я машу ей в окно рукой. Всё у тебя будет хорошо, журавлёнок! У всех вас всё будет хорошо, журавлята 2017 года выпуска!

В это время по-осеннему тёмное облако подползает под солнышко. Всё вокруг тускнеет и мрачнеет.

«Прекрасное далёко не будет к вам жестоко, — думаю я. — Как я хочу, чтобы вы жили в стране, где никогда не столкнётесь с враньём, унижением и несправедливостью. Всё у вас будет хорошо и гладко, как написано в книжках и учебниках.

Где вы будете жить долго и счастливо, и вас, упаси Бог, не настигнет нелепая ранняя смерть. Вас не собьют на „зебре“ мажоры и горные молодчики, когда вы будете законопослушно переходить на зелёный свет. Не размажут „пьяным“ автомобилем, в то время как вы с любимым парнем (девушкой) целовались на остановке или шли с рюкзачками, болтая и смеясь, по тротуару.

Если вы парень, вас не схватят на улице, не приволокут в участок, где после задушевной беседы вы признаетесь во всех смертных грехах, а также в убийствах, изнасилованиях и прочих „висяках“, не раскрытых за последний год в районном отделении УВД.

Вы не сваритесь, о Боже, в фонтане кипятка, который сегодня в любом городе, в любое время в любой точке может вырваться из-под асфальта — потому что трубы погнили, а деньги украдены.

Наши города превратились в кратеры активных вулканов, покрытых тонкой асфальтовой корочкой. Под моим окном на пешеходной дорожке однажды прорвало подземную сеть. В окна с грохотом застучала канонада крупных и мелких камней, стёкла треснули. Окна мгновенно запотели, окутались паром, потекли струями. Мощный белый, кипящий гейзер бил выше девятого этажа. Какое счастье, что в это время никто здесь не шёл!»

…Но облачко унеслось, и снова сияет и греет солнце. Гоню от себя чёрные, депрессивные мысли.

«Ничего этого с вами не будет. Всё у вас будет хорошо, журавлята… Всё. У вас. Будет. Хорошо», — то ли внушаю, то ли заклинаю я. То ли судьбу, то ли вас, то ли себя, оглушённую сводками новостей мирной обыденной жизни.

Мы, взрослые, суетились и дёргались из-за «тройки» в дневнике, из-за невыученного стихотворения, не съеденной каши, натёртой сандаликом пяточки, из-за немытых рук и прочей ерундинской ерунды.

Но не обеспечили вам другую: безмятежную, совершенную жизнь — и теперь отпускаем вас в неё. И по привычке, беспомощно, растерянно и глупо кричим, а потом шепчем вслед: «Кутай шею шарфиком…», «Кушай как следует…».

Может, у вас получится по-другому?

Поездка планировалась давно, и всё что-то мешало. Сначала ждали осени — уменьшения клещевой активности. Наш регион занимает в России чуть ли не первое место по клещевому энцефалиту, «мышиной» геморрагической лихорадке, по бешенству животных и прочим милым прелестям… В лес лишний раз не сунешься.

Потом ждали конца осенней распутицы. Потом — когда выпадет снег, чтобы пробраться на снегоходе. Но зима выдалась мягкая, гнилая. Колеи размокли, так что уазик ежесекундно крутило в глине, как волчок. Не хватало ещё застрять и куковать здесь неизвестно сколько.

— Не застрянем, — «успокоил» водитель. — Кувыркнуться в овраг можем — это да.

Вот ещё шутник выискался. Сначала-то мы ехали по асфальту. Встречались — белые буквы на голубом — указатели сёл и деревень. Почему-то были сплошь насквозь продырявлены, как решета.