Надежда Нелидова - Большая стирка [сборник]

А гневных обвинителей, жаждущих засадить его за решётку и слупить денежную компенсацию, много. Родственники больного, страховая компания, разные комиссии из здравоохранения. Не считая государственного обвинителя — прокурора. Оно врачу надо?

И снова Чехов.

— «Мазями да каплями тут не поможешь. Надо его в больнице оставить. Мы ему операцию сделаем». «Ежели нужно, батюшка, то почему не оставить?» —

солидно и покладисто соглашается Пашкина мать.

Деревенская неграмотная тётка, что с неё взять? Она, тёмная, даже не понимает исключительности ситуации и своего счастья. Потому что в начале XXI века, в результате всех спущенных сверху оптимизаций и пертурбаций, попасть на больничную койку — это из области фантастики. Это нужно уж совсем балансировать между жизнью и смертью. Ну, или иметь крутой блат — чтобы удостоиться чести попасть в стационар.

А у Чехова-то доктор перед маленьким пациентом стелется, всячески соблазняет:

«У меня, брат, хорошо, разлюли малина! Мы с тобой, Пашка, чижей пойдём ловить, я тебе лисицу покажу! В гости вместе поедем! А? Хочешь? Поедем вместе на ярмарку леденцы покупать!» —

и это только чтобы фон-барон Пашка не разревелся и изволил лечь в больницу.

Врёт, конечно, доктор про леденцы и живую лисицу. Из нынешних докторов никто так не будет рассыпаться мелким бесом и уговаривать маленького пациента лечь в больницу — если, конечно, она не платная.

Сегодня муниципальный врач среднестатистической больницы снимает трубку и рассыпается мелким бесом перед заведующим стационаром: не найдётся, мол, лишней коечки? Случай серьёзный: у парнишки рука гниёт, того гляди руки лишится.

И вот Пашку ведут по больничному коридору.

«Лестница, полы и косяки — всё громадное, прямое и яркое — были выкрашены в великолепную жёлтую краску …».

Ну, насчёт громадного, прямого и яркого — это классик загнул. Это он, наверно, имел в виду опять же эксклюзивные бесплатные больницы для избранных. Для простого народишка больнички строятся экономно и бюджетно: всё маленькое, узенькое, низенькое и тускленькое. Лампы над головой астматически хрипят и агонизируют. Линолеум под ногами вспучивается, ставит подножки и крошится.

«Он оглядел палату и решил, что доктору живётся очень недурно. Палата была невелика и состояла только из трёх кроватей. С Пашкиной кровати видна была в дверь часть другой палаты с двумя кроватями».

По нынешним меркам палаты на две-три койки — это почти люкс, две тыщи шестьсот рублей в сутки, не считая лечения. Обыкновенные палаты в лучшем случае рассчитаны на 8–10 коек впритык. А если мест нет — то не велики баре, и в коридоре полежат.

«Фельдшерица вышла и немного погодя вернулась, держа в охапке кучу одёжи… Пашка не без удовольствия стал облачаться в новое платье. Надевши рубаху, штаны и серый халатик, он самодовольно оглядел себя и подумал, что в таком костюме недурно бы пройтись по деревне. Его воображение нарисовало, как мать посылает его на огород к реке нарвать для поросёнка капустных листьев. Он идёт, а мальчишки и девчонки окружили его и с завистью глядят на его халатик».

Старики ещё помнят, как при поступлении в больницу суровые кастелянши выдавали стопку каменно отглаженного постельного белья. Халаты, пижамы, сорочки и тапки, прожаренные в дезинфекционной камере. Прочие поколения, включая моё, воспринимают их россказни как небылицы. Сейчас в больницу опытный народ ложится в полной экипировке: домашний спортивный костюм, смена белья, плед, если в палате холодно, тапочки, кружка-ложка, постельный набор.

Не приведи Бог, если вас угораздило попасть в стационар с улицы, на скорой. Тогда вам придётся лежать на койке в том, в чём привезли. Не важно, в парадном костюме или вечернем платье на бретельках. Или в драных земляных штанах, в которых вы возились на даче. Пока домашние не принесут вам пакет с одеждой.

И это хорошо. Потому что в противном случае вас могут вырядить в больничное: непонятную застиранную, бесформенную серую, страшненькую хламиду. И если в такой отправиться за капустными листья для поросёнка — мальчишки и девчонки точно окружат вас. Только не с завистью — а с тыканьем пальцами и иезуитским хохотом — как над огородным пугалом.

Дальше читаем.

«В палату вошла сиделка, держа в руках оловянные миски, ложки и два куска хлеба. — Ешь! — сказала она. Взглянув в миску, Пашка увидел жирные щи (!), а в щах кусок мяса (!!), и опять подумал, что доктору живётся очень недурно…

В это время вошла сиделка с новыми мисками. На это раз в мисках было жаркое с картофелем (!!!)».

Восклицательные знаки в скобках ставил не Чехов. Это я не удержала возгласа недоверия, восторга и изумления. Должно быть, классик утомился и снова попутал бедняцкую народную больничку с элитным стационаром для чиновников и депутатов.

Заметим, Пашка и плевавшийся в кружку старик, и прочие мужики воспринимали шикарное мясное меню как дело само собой разумеющееся. В простой народной больнице. Нынче даже в дорогом ресторане долго ищешь в тарелке, а потом с сомнением разглядываешь и нюхаешь микроскопические склизкие кусочки не пойми чего, в подозрительном соусе. В меню написано: «гуляш».

Нынче больной, которому не приносят передачи из дома, обречён на голодную смерть. Даже хлеб — дефицит. Пашке отрезали от души большие ломти — а хлеб до революции, пишут, был вкуснейший, вкуснее нынешних пирогов. Сегодня в больничных столовых режут суррогатный хлебушек трепетно, тончайше, прозрачно — хоть газету сквозь них читай.

Если в супе случайно плавают мясные волосинки — буфетчица бережно их прижимает половником к краям. С величайшей осторожностью вылавливает в отдельную кастрюльку: себе, медсёстрам, врачам в ординаторскую.

…Помимо одежды, больной должен прихватить с собой кошелёк. Это для буфета, где торгуют очень дорогой, очень невкусной, хронически непропечённой стряпнёй. Ею опасно не то, что больных — здоровых кормить. Там начинки кот наплакал, а полусырое тесто вызывает жестокую изжогу и жуткий метеоризм. Вот любопытно, почему общепитовские тендеры на кормление больниц, школ и садиков упорно выигрывают самые вороватые и неумелые кулинары?

«Сравнение некорректно, — скажет читатель, — Тогда время было другое. Люди — щедрее, проще, добрее, покойнее. Богобоязненней».

Зато сегодняшние пациенты, прапрапра…внуки Пашки Галактионова — грамотнее, и знают, как писать челобитные. Несколько раз пугливо оглянутся на двери, покосятся на тёмные окна и прерывисто вздохнут. Выплеснут на бумагу негодование по поводу возмутительных порядков в системе здравоохранении.

Свернут вчетверо исписанный лист, вложат в конверт, купленный накануне за 16 рублей. Умокнув перо, напишут адрес: на деревню дедушке. А какой адрес ни пиши — всё одно письмо вернётся сверху обратно, к тем, на кого жалуешься…