Надежда Нелидова - Обратная сторона тарелки [сборник]

— И не говори, — пыхтит Сёма, — купят они…

— Или для приличия отказывались, упирались бы, — волнуется соседка. — Хотя бы для виду, из вежливости дали чисто символическую сумму…

— Жди, ага. Догонят и ещё дадут. — У них с мужем прекрасная совместимость. Они даже думают в унисон.

— Предложи кто мне — я бы, разумеется, не взяла. Но это же другое поколение, которое нам не понять. Как будто люди яблок в глаза не видели. Как будто их месяц держали голодом.

— Раздавай больше, приваживай, — добродушно пеняет Сёма. — Ты у меня готова последнее отдать. И м только палец протяни — руку оттяпают.

Переговариваются негромко, лениво, благостно. Погода располагающая, тёплая, безветренная. Голоса, стук лопат, даже дыхание отчётливо слышны. Работают в охотку, просто хочется занять языки. Все темы переговорены, истёрты вдоль и поперёк. А тут прямо свалился подарок свыше — я с яблоками. Есть простор разгуляться мыслям и языкам на весь вечер, а может, и на утро останется.

Я стою за забором со своей сиротливо укутанной в платок, ещё тёплой шарлоткой. Постояв, с улыбкой вхожу в калитку. Растерянные и несколько пристыженные («Слышала? Не слышала?») хозяева тревожно переглядываются, откладывают лопаты и ведут меня в дом.

Меня гостеприимно водят по комнатам. «Здесь зимний сад. Здесь у мужа мастерская. Обои поклеили — рисунок и текстура не очень… Будем менять».

Потом мы пьём чай, и мне наперебой рассказывают, где посадить яблони, чтобы уберечь от грунтовых вод. Какой сорт лучше подходит для наших широт, и чем подкармливать, и как укутывать на зиму. У калитки мы прощаемся почти родными людьми, обмениваемся телефонами.

А ведь час назад я могла запустить через забор в сладкую парочку сладким пирогом, со словами: «Подавитесь вы своими яблоками!» Или просто развернуться и уйти, и слопать шарлотку на пару с мужем. И на всю оставшуюся жизнь надуться на соседей и на весь мир.

Но зачем? Девять десятых жизни зачастую и так проходит в бесплодном перебирании, просеивании, жвачке и обсасывании пустых и едких обид. Не со зла — от скуки. Не так посмотрели. Не то сказали. К чему пополнять армию обиженных и непонятых? Жизнь так коротка.

И не я ли позапрошлым летом пожалела для сестры кофточку, которая ей так нравилась? А когда передумала, кофточка на сестру уже не налезла. Так и висит в шкафу, как укор совести…

С яблони с шурханьем вспархивает стая нарядных сорок.

— Ну, что ты будешь делать с этими голодранками! Гоняешь их, гоняешь.

— И не говорите! Как будто их месяц голодом держали! — подхватываю я. — Как будто яблок в глаза не видели!

Супруги с тревогой переглядываются. Я безмятежно улыбаюсь. Нелёгкая это работа: быть мудрой.

…Мы дружим, ходим в гости, при случае выручаем друг друга. Недавно я вляпалась в неприятную денежную историю. Соседи посовещались и помогли мне крупной суммой, между прочим, отложив свою поездку к морю.

Очень, очень милейшие, простые и щедрые люди!

Люди земных знаков — они практичные, крепкие, цельные, энергичные. Как моя соседка. Слова «депрессия» и «апатия» для неё — синоним лени и распущенности. Ей не свойственны комплексы, внутренний раздрай, отчаяние, беспричинная тоска, смутные терзания и прочая интеллигентская гниль.

Она уж точно не болтается после бессонной ночи по дому полдня в халате, задумчиво сыпля вокруг хлопьями сигаретного пепла. Вы спросите, о чём можно думать полдня? О разном…

Эх, мне бы так, как соседке! Бодро вскакивать с солнцем, умываться холодной водой. День-деньской возделывать и обихаживать свой огород, своё цветущее и плодоносящее царство-государство.

Потом удовлетворённо, горделиво окинуть взглядом дело рук своих — и в баньку с веничком. Выпарить с потом здоровую усталость, ополоснуться — и заново родиться, и возлюбить весь мир. Окутать чистое до скрипа розовое тело в пушистую простыню.

Потом к телевизору — пить чай и смотреть баловника Диму Нагиева. И уснуть над бесхитростным отечественным сериалом: крепко, без сновидений. А утром встретить очередное рождение солнца… А-а-а, я тоже так хочу (только без Нагиева и сериалов)!

Иногда на меня находит «стих», и я чего-то там неумело копошусь в огороде. И даже частично познаю, какое это наслаждение — приятная опустошающая физическая истома. Чистота и порядок на твоём кусочке земли, чистота и покой в твоих душе и помыслах. А после баньки чистота и невесомость, и покой тела… Жаль, что меня не хватает надолго, в отличие от соседки.

Она-то не ведает мучительных сомнений. У неё всё получается, всё ладится в её уютных сильных округлых руках. Эти руки хлопочут день-деньской, наводят чистоту, шьют, вяжут. Закручивают банки, выращивают прекрасные розы, пекут пироги, ласкают внуков… Она очень чадолюбива, моя соседка.

А ещё она своими уютными мягкими не дрогнущими руками выбрасывает котят. Смеясь, рассказывает, как напоследок потискает их пушистые тельца, посюсюкает, чмокнет в тёплые пузики — и оставит в лесу у детского санатория.

— Кыш! Ищите себе хозяев! Сытенькие, ухоженные — кто-нибудь подберёт.

Чтобы испуганные котята не жались к ней, а скорей убежали, делает сердитое лицо и топает на них ногами. Но это она так, понарошку пугает, притворяется — на самом деле соседка добрейшей души человек. Иначе как она сразу забывает о них и спит сном праведника? Пожимает плечами: «Это ж не люди». А меня эти котята преследуют долго… Бродят и пищат в закоулках памяти.

Я не знаю, как в ней это уживается. Идеальная любящая бабушка, буквально облепленная детьми и внуками — и монстр. Но ведь уживаются в женщине, в любой женщине, ангел и чудовище. Сумасшедшая любовь к ребёнку, ужас при одной мысли, что его могло не быть — и… Хладнокровное, по медицинской записи, убийство во чреве его не родившихся братьев и сестёр… И ведь не смешиваются мадонна с младенцем и чудовище-детоубийца, как вода с маслом.

Знаю одну женщину: очень нервная, тонкая дама. Вот уж кто воспринимает чужую боль обострённо, как свою собственную. Про таких говорят: сгорает как свечка. Или: живёт с сердцем с содранной кожей. Недавно скончался её любимый пёс, и она была близка к суициду.

Зато когда один за другим ушли её родители, она на похоронах нанесла едкую мазь в уголки глаз: чтобы хоть для приличия выдавить слезу.

— Может, замкнуло от горя? Так бывает…

Она пожимает плечами:

— Вот здесь, — показывает на сердце, — пусто. Нет, отношения с матерью и отцом у меня всегда были самые нормальные, как у всех. — Отжили своё люди — что может быть естественней?

Вы всё ещё спрашиваете, о чём можно думать, думать, расхаживая по комнате, закуривая одну за другой сигареты и сыпля пеплом? И об этом в том числе.