Владимир Козлов - Рассекающий поле

Хороший вечер – только рядом должна была быть моя любовь. Меня не питают аплодисменты, я хочу петь ради любви. А какое искушение – расслабиться и быть волшебником. Пользоваться волшебной палочкой голоса, преображающей даже вполне убогую программу.

Нет, это не для меня, думал он. Если этого не понять сейчас, ничего более достойного не написать. Тем более что дальше – дальше будет возвращение в мир, окостеневший раньше времени.

«Мне нужно уехать», – вдруг отчетливо сказал он себе. Не в Волгодонск, это точно. «Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию…» Нужно погрузиться в культуру – до самых печенок. Пусть завалит так, чтобы было невозможно из-под нее выбраться. Пусть волшебная палочка ее преобразит.

Если не выберусь, то, значит, тут мне и красная цена. Значит, пойду спокойно бабки заколачивать – и время от времени радовать песенками друзей на свадьбах.

Петербург. Надо придумать, как мне выбраться в Петербург.

Сева проснулся от холода. Открыл глаза и увидел сомкнутые, плечо к плечу старомодные мутные фасады психоделической расцветки. Резко подобрался на сиденье и глухо выдохнул:

– Питер!

– Московский проспект, – уточнил Руслан.

Сева взглянул на часы – четыре утра. Поежился.

– Замерз? – спросил Руслан. – Я выключу кондиционер.

– Да, спасибо.

Сева смотрел на улицу, которая больше походила на интерьер, и прислушивался к себе, пытался понять, какое ощущение должно соответствовать этой картине. Подходящего ощущения не находилось – и Сева просто смотрел, выхватывая детали решеток, барельефов, пилястр. Справа открылся канал, как будто прорубленный в цельном куске высокой каменной набережной. С той стороны возникли дворец, мосты, сад. Еще минута – и они выехали к поднятому вертикально мосту. Сева тихо задохнулся. Руслан остановил машину, как будто понимая важность момента. Это была церемония встречи.

Они выбрались из машины. Сева стоял и смотрел на уходящую в небеса размеченную для движения дорогу. «Все, дальше только в небо», – подумалось ему. Вокруг летали странные крупные птицы. Чайки, наконец вспомнил он, чайки в городе. Они летали низко, требовательно вскрикивали и садились на гранитные парапеты.

Ну что – сесть теперь здесь, под этим мостом, и начать думать? Обязательная программа уже выполнена: Сева в Питере. Сева уже видел Питер. Севе есть, что вспомнить об этом городе.

Он посмотрел вниз, в темно-коричневую воду. Это была не река. Сева знал реки. Эта вода была бездна, а реки не бывают бездной. На спусках высокой набережной сидели люди. Это были существа из другого мира. В этом мире влюбленные под утро спускаются с гранитной высоты к воде. Послышался смех. Им весело. Севе показалось, что какая-то девичья рука весело ему помахала. Они приветствуют его, пришельца. Они дружелюбно настроены. Появилось волнующее предвкушение контакта с иной формой жизни.

Руслан стоял позади. Он ничего не говорил и терпеливо смотрел на Севу. И только когда тот вспомнил о нем и повернулся, Руслан сказал:

– Я довезу тебя до Московского вокзала, там я тебе советую сдать багаж в камеру хранения и пойти найти гостиницу. Вот тебе немного денег, – он протянул Севе купюру в пятьсот рублей – это было почти столько, сколько Сева брал с собой в поездку. – Если что, позвони мне – запиши телефон, – он продиктовал, Сева записал на полях быстро вытащенной из сумки газеты.

– Спасибо, – сказал он, выпрямившись, – большое спасибо!

– Поехали.

Они проехали вдоль набережной до следующего моста, свернули за Эрмитажем, зацепили Дворцовую площадь.

– Сейчас же будет Невский проспект?

– Да – он.

На улице, погруженной в серую мглу белых ночей, не было ни души.

Сева обрадовался деньгам и думал о том, что он теперь должен сделать. Но мысль была неинтересной и потому вялой. Он не осознавал, что принял происходящее как должное. Как принял бы особенный человек от обычного признание, что он особенный. Конечно, он особенный, – чего тут говорить. Теперь, когда Сева вылезал из машины, он был даже более особенный, чем там, в лесу под Тверью, где он садился в незнакомый автомобиль.

– Определись с жильем, – еще раз сказал Руслан, – и – звони.

– Большое спасибо! – ответил Сева. – Я позвоню, – и они крепко пожали друг другу руки.

В камеру хранения Сева сдал только сумку – втиснуть гитару в глубокую ячейку не представлялось возможным. Он только выложил из чехла все дополнительное содержимое. И почувствовал себя налегке – с гитарой и деньгами, в городе, в который он долго стремился и в который так неожиданно быстро добрался. «А это рекорд, пожалуй, – подумал он, – две тысячи километров за два дня и почти без денег». Но и этот рекорд он воспринимал как должное – как будто у такого человека, как он, именно рекорды являются обычным делом, как будто не могло быть иначе.

Когда он вышел из вокзала и посмотрел на круглую площадь, от которой отходил Невский, он уже почти не помнил своего путешествия, людей, мыслей, Руслана, случайностей, счастливых совпадений. Он был в Питере – город лежал перед ним, пустой, в утренней дымке. И Сева шел, чтобы наполнить его собой.

Низкое небо, очерченная колея улицы с почти полным соблюдением единой нормы этажности – Севе казалось, что он вошел в залу большого дворца, что фасады представляют собой убранства интерьеров – и низкое светло-мглистое небо не нарушает единства замкнутого пространства. Ему казалось, что он вошел внутрь пустого, построенного для кого-то замка, и было видно, что в строительство его вложено едва ли не все, на что способен сегодня человек, – но зачем оно было, для кого этот замок, живет ли в нем кто-либо – это было пока неясно. Всеволод медленно шел с гитарой внутри огромного по протяженности зала и оглядывался по сторонам. Он не всматривался в детали образа – и, может быть, именно потому видел сам образ. Город как здание, потолок которого неотличим от небес. Все, что он видел до сих пор, было разрежено и продуваемо, а что это за культура, где, куда ни кинься, чего-то обязательно нет? А тут – монолит, ансамбль, в котором все предусмотрено с запасом для будущего воображения, и у каждой индивидуальности своя партия, которую сразу и нет даже душевных сил выслушать.

Он шел, проникаясь этим величием замысла. Мы живем, неспособные реализовать почти ничего из того, о чем мечтаем. Но есть места, в которых реализовано почти все, что мы могли бы, если бы у нас получилось. Вот – Невский проспект. Как, спрашивается, я могу жить, будто его нет, если он – есть? Если он уже ведет меня к новой жизни. Неужели это значит, что мне осталось только пройти к ней, ощутить ее – один раз и навсегда?