Вольфганг Кеппен - Записки Якова Литтнера из подземелья

В четыре часа пополудни Митек вернулся снова. Мы все еще сидели окоченелые в подполе. Он сообщил, что его невесту должны освободить. Но ее уже отправили на вокзал, поэтому он поспешит туда. Проходил час за часом. Митек не возвращался. Мы ждали. Кругом была полная тишина. Жуткая тишина. Мы напряженно прислушивались в ожидании шагов. Но Митека не было. Мы осторожно приоткрыли люк, чтобы подышать свежим воздухом. Но все еще не отваживались выбраться из укрытия. Вдали слышались пулеметные очереди. Там расстреливали людей! Янина все больше волновалась за Митека. Я тоже был обеспокоен, но пытался скрыть это.

Это была долгая ночь. И всю ночь мы просидели в нашей норе. Наконец, после суток подпольной жизни, в шесть часов утра мы выбрались из укрытия. Я отважился осторожно выйти на улицу. Снова у дороги лежали мертвые. Тела уже закоченели. Кровь окрасила снег. Крестьяне, двигавшиеся на рынок, обступали их с любопытством и, судя по всему, без всякого сострадания. Лишь несколько оставшихся в живых евреев осмеливались, как и я, бродить по улице. Пугливо и растерянно, как затравленные звери, озирались они вокруг. И тут мы услышали, что Стернберг, глава еврейской полиции, был расстрелян вместе с сорока восемью полицейскими. Всего было расстреляно тысяча пятьдесят человек. Хоронить тела пришлось полицейским. После этого их самих поставили под пулеметы. Недоброе предчувствие, угнетавшее Янину, подтвердилось теперь самым трагическим образом: Митек тоже был среди расстрелянных.

Гетто стало совсем как город мертвых. Гнетущая тишина стоит на пустых улицах. Покинутые дома словно призраки; из пустых оконных проемов и распахнутых дверей выглядывает ужас. Как рассказал один из очевидцев, жертвы того дня находились под усиленной охраной на площадке перед банями. Им было приказано сесть на землю. Поскольку они знали, что их будут обыскивать, некоторые зарывали в землю все, что было у них ценного, прямо там, где сидели. Земля была мерзлой, и они разодрали себе руки в кровь. После этого их разбили на группы и стали заводить в бани, где им пришлось почти полностью раздеться. И в таком виде, полуголые, они шли через город три километра до ям, в которые их потом сбрасывали. Здесь им приказали снять и белье, они остались в чем мать родила. Расстреливали их группами по десять человек. На следующий день у бань валялись удостоверения и фотографии убитых. Ветер и какие-то дети играли ими. В руках у одного мальчика я увидел фотографию хорошего знакомого. Я попросил у него фотографию, и он отдал мне ее. Сегодня евреям приказали заняться сортировкой одежды убитых. Их кольца и другие украшения собирают в отдельные мешки.

Уцелевших пересчитали, и оказалось, что в гетто нас осталось еще девятьсот человек. Никто уже не надеется уцелеть. Мы — город обреченных. Ходят слухи, что Збараж уже в течение этого месяца должен быть полностью очищен от евреев.

Играющие дети случайно обнаружили что-то из ценностей, зарытых перед банями. На это место началось паломничество. Люди приходили издалека, совсем как когда-то на Аляску, чтобы добывать из земли золото. Мертвецы оставили немало: украшения, деньги, в том числе и доллары. Печальная пожива.

Немногие из оставшихся в живых полицейских больше не хотят нести службу и выбросили свои повязки. Теперь места в полиции можно получить даром. Организован новый еврейский совет. Первым делом он обнаружил, что ему требуются деньги, и мы были обложены новой данью.

Еще никогда мне не было так погано, как сегодня. У меня дрожат руки. Я то и дело готов расплакаться. Я чувствую себя оскверненным и обесчещенным. Я больше не человек. Сегодня мне и другим еврейским мужчинам приказали с лопатами явиться к захоронениям расстрелянных. Могилу лишь слегка присыпали землей, кровь просачивалась наружу. Масса мертвых тел начала гнить. Из глубины поднимались пузыри, и ужасный смрад стоял вокруг, перехватывая дыхание. Бродячие псы разрывали землю. Они приносили в зубах части тел погибших даже в город. Собака одного из крестьян притащила руку в дом своего хозяина. Ежедневно кого-то отправляют к захоронению, чтобы снова и снова засыпать могилу землей. Это настолько кошмарная работа, что каждый может выполнить ее только один раз.

Наш нееврейский друг, получающий для нас почту от Кристы, подозревает, что за ним следят, и не чувствует себя в безопасности, поэтому он больше не осмеливается помогать нам. Мы в полном отчаянии. Если посылки от Кристы не будут до нас доходить, мы пропали. Ведь мы перебиваемся только со дня на день, где подкупом, а где хитростью. На счастье, нашелся добрый врач, согласившийся вести за нас переписку с Кристой.

Восемнадцатилетней девушке, писаной красавице, эсэсовцы сказали: «Да, ты красива. За это ты получишь две пули». Молодую, двадцатилетнюю женщину при расстреле только ранило. Она каталась по земле от боли, кричала, что еще не хочет умирать. «При чем здесь умирать, — спросил эсэсовец, — еврей не умирает, еврей подыхает». Пятилетний мальчик расширенными от ужаса глазами смотрел на своего палача. «Ну что, малыш, получай и ты пульку», — сказал веселящийся убийца и застрелил его.

Почти наверняка Збараж будет очищен от евреев, и нам нужно что-то делать, чтобы спастись. Мы переговорили с одним украинским крестьянином, и он пообещал нам помощь и убежище — за хорошие деньги, разумеется. Сегодня он забрал на своей подводе постели, одеяла, одежду, белье и кое-какие продукты. После этого мы дали ему триста злотых в задаток. Мы с большой надеждой смотрели ему вслед. Мы никак не могли свыкнуться с мыслью, что нам помогут. Но теперь нам предстоит самое трудное. Покидать гетто запрещено под страхом смерти. Но мы должны отважиться на побег. Мы ведь все равно приговорены к смерти.

Вот как мы бежали. Мы подождали, пока не начнет темнеть. Ожидание тянулось бесконечно долго. Нам казалось, что вечер никогда не наступит. Наконец время пришло. Мы крадучись вышли из гетто. У последних домов мы сняли с рукавов еврейские повязки и спрятали их. Еврейской полиции мы могли уже не бояться, она теперь сама разбегалась по лесам. Но вот украинская полиция была опасна. Мы были предельно осторожны. При малейшем подозрительном шуме мы бросались на землю. Все это напоминало приключенческие книги об индейцах. Только гораздо страшнее. Я чувствовал себя очень плохо. Лишь с трудом мог передвигать ноги. Несколько раз я терял силы. Луна спряталась, словно не хотела смотреть на наши страдания. В темноте приходилось держаться за руки, чтобы не потеряться на поле. Залаяла собака. Похоже, что она кружила вокруг нас. Может, это была сторожевая собака? Мы испугались. В любую секунду она могла броситься на нас из темноты. Наконец, взмокнув от пота, мы добрались до крестьянского двора. Я сел на землю под деревом. Я совершенно обессилел, но думал только о том, что теперь мы спасены.