Томас Кенэлли - Дочери Марса

Энид Дьюренс! Такое сочетание имени и фамилии не укладывалось в голове.

— Мальчишки подросли, — сказала Наоми, когда Салли дочитала письмо. — Представляю себе — она сейчас присоединит свою ферму к нашей. И получится весьма изрядный кусок землицы. И она его в один прекрасный день заполучит — она все же куда моложе отца. И ее двое «подросших мальчишек» тоже в стороне стоять не будут.

— Скажи, а нам с тобой все это нужно? — спросила Салли.

— Нет. Мы ведь бросили все и уехали. Верно?

— И все же — черт бы ее побрал, — вырвалось у Салли. — Черт бы ее побрал с этим разлюбезным письмецом.

Эта в корне новая ситуация еще дальше отодвинула их мать. Теперь воспоминания о ней расплылись, утратив былую живость и сместившись в более потайной уголок памяти, где витали те, кто ушел. Но их мать обладала свойством возвращаться, представая в мыслях куда реальнее, чем даже самый что ни на есть реальный мир, и тогда воспоминания о былом кромсали душу острее самого острого кинжала.

А пока они мало что могли сказать против этой обольстительницы-пресвитерианки — во всяком случае, она проявила себя и честной, и добросердечной, и не склонной к вздорности, и достаточно разумной. Масштабы проводимой кампании и неотъемлемые от них масштабы тупоумия полковника — который, уподобившись епископу, возвышался перед ними на алтаре, — продемонстрировали им грехи мира во всем их небывалом величии. И в сравнении с этим миссис Сорли терялась до полной неразличимости. Ее вытеснила череда ошеломляющих в своей жестокости деяний, когда время и творимые ужасы сливаются воедино на одном и том же уровне и когда стрелы времени становятся стрелами ужаса. А все остальное теряется, утрачивает привычные черты, как это происходит в раннем детстве.

— Даже останься ты дома, закармливай его до отвала, он все равно женился бы на ней! — внезапно сказала Наоми.

Однако лучше было не будоражить мысли об отце и лежавшей подле него на месте их матери миссис Сорли — именно на том месте, где они прикончили свою мать.

— В общем, дело сделано, — подытожила Наоми.

Фрейд всегда отличала изысканность человека сведущего и обладающего вкусом, причем не только в области моды. Она могла изящно перейти к обсуждению мельбурнских сплетен периода 1914 года, в курсе которых была. Мельбурн был настолько презираем в Новом Южном Уэльсе и Сиднее, что презрение, которому давали волю жители Сиднея, трансформировалось почти в религию — став некоей смесью из упоения и подозрения в неподобающей утонченности. А Фрейд была страстной поклонницей всего, что относилось к Мельбурну и что жители других областей ненавидели и перед чем втайне преклонялись.

Но когда они на рассвете обнаружили Фрейд в палатке-столовой, присущий ей лоск будто рукой сняло. Она сидела, сгорбившись, в наброшенном на плечи одеяле. Возвращавшиеся с ночного дежурства Лео и Салли невольно остановились, заметив ее.

— Уморилась? — полюбопытствовала Лео.

Лео принадлежала к тем счастливчикам, для которых сон — лучшее лекарство. Фрейд подняла на них зареванное, в грязных потеках лицо. Синяк под налившимся кровью глазом, опухшая губа. Салли и Лео — само утешение — бросились обнимать и гладить ее, расспрашивая, что случилось. Но добиться ответа от рыдавшей Фрейд было невозможно.

Подошли и остальные, включая Наоми. Фрейд по-прежнему отказывалась говорить. Тогда Наоми сходила за бренди и заставила ее выпить глоток. Поперхнувшись, Фрейд выблевала спиртное на пол. После этого до всех разом дошло, что желающих помочь многовато. Кто-то вышел из палатки, запахнув за собой полог, другие, схватив тряпки, принялись убирать рвоту, кто-то принес даже ведро воды и нашатырь. Фрейд, шумно вздохнув, попыталась взять себя в руки, но едва Лео приложила к разбитой губе тампон, как Фрейд, вздрогнув всем телом, отвернулась.

— Прости, Фрейд, — смущенно пробормотала Лео.

Наоми склонилась над покрытыми одеялом плечами Фрейд, и та, протянув дрожащую руку, обхватила запястье Наоми.

И Фрейд рассказала своим ближайшим подругам, что с ней стряслось. На нее напали, избили. И не просто избили, еще и изнасиловали. Нет-нет, это был не больной. Мужчина был зол и крепок физически. Все произошло, едва забрезжило утро, когда она вышла из отделения, было еще довольно темно. Кто-то толкнул ее в спину, и она не устояла на ногах. Потом с нее стащили блузку и все, что можно. Войдя в нее, мужчина что-то бормотал, сердито шептал. Да, это был австралиец.

Ну, тогда этот явно кто-то из санитаров, таково было общее мнение — здоров как бык, если верить Фрейд, и от мужчины пахло, нет-нет, он явно не из тех, кто побывал у Дарданелл. Стоило ей вспомнить исходившую от него вонь, как она едва не упала в обморок.

Каким образом новость о выпавших на долю Фрейд ужасах мгновенно стала всеобщим достоянием, одному богу известно. И Наоми, и остальные медсестры клялись, что никому об этом и не заикнулись, что о подобных вещах вообще не сплетничают — уж очень все серьезно и постыдно. Новость быстро обрастала подробностями, причем явно злорадного толка. Слепой бы увидел, что, если столь любимый своими санитарами полковник заявит, дескать, Фрейд все это напридумывала, или попытается так или иначе преуменьшить вину санитара или вообще спустить дело на тормозах — Фрейд просто-напросто сойдет с ума.

Первым делом Наоми, Салли и Онора решили обратиться к своей сверхзастенчивой старшей сестре-австралийке. Ее нашли в палатке послеоперационного отделения. Девушки были довольны, что в связи со случившимся она не кинется к полковнику за благословением охватившего ее возмущения. Старшая сестра заверила их, что ничего подобного не потерпит. И намерена сама опросить Фрейд. Целой толпой — медсестер явно было многовато — Фрейд проводили в палатку старшей. Сначала Фрейд заартачилась входить, но Наоми уговорила ее, пообещав, что зайдет вместе с ней. Персона Наоми как-то соответствовала серьезности ситуации.

Было решено избрать палатного врача в качестве союзника от мужской части — того самого, кто осмелился перечить полковнику в вопросе о выборе средств дезинфекции. Какое-то время спустя собравшиеся у палатки Фрейд свободные от обязанностей медсестры увидели, как для необходимого медосмотра пострадавшей прибыл палатный врач. Вид у него был, надо сказать, довольно мрачный. Салли считала, что сейчас начнется самое трудное — от силы пару часов после пережитых ужасов Фрейд снова окажется во власти мужских рук, правда, не грубых лапищ изувера-насильника, а деликатных рук медика, воспринимавшего Фрейд исключительно как пациентку.

Выйдя из палатки, врач не стал отвечать на вопросы.