Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Все детали — для полковника, — заявил он.

От мысли, что полковник — единственный, кто вправе наказать виновного, всем стало невмоготу.

Наоми проводила дрожащую как осиновый лист Фрейд в ее палатку, где уселась на циновку, не выпуская ее руки из своей. Офицеры военной полиции явились в восемь часов. Офицер и старший сержант. Фрейд в тот момент спала — доктор дал ей снотворное. Но офицер велел Наоми ее разбудить. Как и палатный врач, оба признаков раздражения не проявляли. Если и был привкус неприязни в их тоне, то скорее лишь от понимания, что случай из ряда вон выходящий. Преступление из категории тех, что совершаются на улицах тыловых городов, а не на войне.

Оба даже не ступили на циновку.

— Карла, — прошептала Наоми. — Эти джентльмены…

Джентльмены решились подойти поближе. Офицер, придвинув стул, уселся поодаль от пострадавшей, одарившей прибывших не предвещающим ничего доброго взглядом темных глаз. На глаза Карлы Фрейд — и на здоровый, и на подбитый — навернулись слезы. Но она не собиралась рыдать в присутствии этих людей. Ничего, она еще успеет выплакаться в одиночестве.

— Вы узнали бы человека, напавшего на вас? — спросил офицер.

— Узнала бы, — ответила Карла после секундного колебания.

Да, конечно, она смогла бы его узнать. В тусклом свете освещавшей отделение лампы она успела разглядеть его, когда он ударил ее в первый раз. Потом, когда она повернула голову, еще раз разглядела. Ну, а после… после она видела один лишь земляной пол.

Когда ее попросили описать нападавшего, Наоми хотелось, чтобы Фрейд промолчала. А что, если Фрейд начнет изводить себя кошмарными воспоминаниями, но все окажется впустую? Что в конце концов скажут, что на Лемносе такого человека и в помине нет? Салли в ту минуту все представлялось ужасным риском.

— Молодой, — решилась наконец Фрейд. — Лет восемнадцати. Широколицый. И давно не мылся.

При воспоминании о вони от его тела лицо Фрейд исказилось гримасой отвращения.

— Еще мне показалось, он светловолосый, — добавила она.

Записав ее слова, офицер выжидательно посмотрел на Карлу.

— Удостоверились? — не скрывая ярости, спросила Фрейд. — Вы удостоверились в том, что я видела рожу этого зверя в полумраке.

— И вы не договаривались встретиться с ним еще раз?

На лице Фрейд проступило глубочайшее отвращение и… бессилие.

— А вы сами как думаете? — с нажимом спросила она.

— Ладно, хорошо, — ответил офицер военной полиции. — И еще, если можно… Он что-нибудь вам говорил?

— Говорил. «Ребята рассказывали»!

— «Ребята рассказывали»?

— Да. Ребята рассказывали… Ребята рассказывали… Ребята расска…

Офицер и старший сержант переглянулись.

— Странная фраза.

— Но вы же понимаете, что он — принимая во внимание всю ее странность, — все же считал, что все так и есть.

Офицеры военной полиции отбыли. Наоми отвела еще не отошедшую от снотворного Карлу Фрейд в столовую, где они выпили чаю. Там их и нашел полковник. Остановившись у входа, он, явно претендуя показаться остроумным, произнес:

— Тук-тук!

Наоми встала, а Фрейд так и осталась сидеть, как сидела. В ее теперешнем мире все ранги и звания упразднились сами собой.

— Могу сообщить, младшая медсестра Фрейд, что я прочел рапорт и потрясен. Потрясен. Что кто-то из моих подчиненных смог… «Ребята рассказывали»! Вы уверены, что именно так, да?

Фрейд не удостоила полковника ответом.

— Я им покажу «Ребята рассказывали»! А пока, дорогая, пейте чай, а я…

И сделал выразительный жест рукой, символизирующий суровое наказание. Едва он ушел, Фрейд опустила голову на руки и продремала часа два. За чайным столом в тот вечер царило обманчивое веселье. Фрейд сидела рядом с Наоми. Почетное место занял прибывший из другого госпиталя капитан Феллоуз. Но, как и любой другой, он явно смутился, когда дело дошло до того, в каком качестве его использовать. В конце концов они с Леонорой удалились на вечерний моцион. Случись такое на глазах Оноры раньше, она бы дала волю язвительности. Но сейчас было не до комедий. Все эмоции, все сочувственные вздохи адресовались Фрейд, все мысли были только о неотвратимости сурового наказания виновного.

Потом в палатку зашла Наоми и остановилась у койки Салли. Салли, чтобы хоть как-то отвлечься, читала знаменитую книгу — «Бремя страстей человеческих» Соммерсета Моэма. Если даже по колониальному невежеству она произносила имя автора как «Моргхэм», тем не менее книга ее тронула, поведала ей о том, о чем она и не подозревала, что знает. Она вселила в нее иллюзию, что двери, которые в порыве гнева захлопнула Карла Фрейд, вновь распахиваются. Книга была новенькая, только что из печати и изумительно пахла свежей бумагой и типографским клеем. Кто-то привез ее из Англии и, водрузив ее на полку маленькой библиотеки в столовой, так и не притронулся к ней. Книга так увлекла, так поглотила Салли, что она читала роман, не отрываясь и не переставая удивляться многообразию и в то же время поразительному сходству человеческих типажей. Она стала для нее одним из этапов обучения, прерванного этим шокирующим и непристойным инцидентом.

В чисто информативном плане произведение Моэма познакомило ее с особенностями англиканской церкви, о которых она и слыхом не слыхивала. Она узнала о жизни в Гейдельберге, что наводило на мысль о немцах как носителях тех же гуманистических идей. То, что существовали немецкие девушки, «услаждавшие взор» персонажа по имени Филипп, было истинным откровением. Автор этой книги, только что вышедшей из печати, владелец которой либо почил в бозе в одном из отделений, либо был переправлен по морю долечиваться в Египте или на Мальте, поместил своего странника в гущу немецких семейств. Несомненно, такой поворот сюжета абсолютно расходился с действительностью — немцы были и оставались врагами. И Салли не без удовольствия отмечала, что большинство ее коллег не сомневались, что она увлеклась каким-то явно проанглийским романом. А она в это время переваривала рискованные фразы, вроде «Мужчины в Англии ужасное дурачье, — продолжала она. — Им важно только лицо. Французы — у них умение любить в крови — отлично знают, насколько важнее фигура».

Да, но какое отношение все это имеет к Фрейд? Чего хотел насильник? За что намеревался ее наказать — за фигуру или за лицо? Неужели мужчины подразделяют женщин таким образом? Если да, в таком случае их жестокость становится более понятной.

А тут возьми да приди Наоми. Опустившись на колени, она пробормотала:

— Если и у Фрейд все это как у нас с тобой… Ну, отсутствие месячных… По крайней мере, хоть не забеременеет.

Какая беременность? Они и думать не хотели о том, как можно вынашивать у себя в чреве ублюдка, с ужасом дожидаясь дня, когда он явит миру свой монструозный лик. Чтобы и любить его, и ненавидеть? Чтобы сплавить в какой-нибудь приют? Или прикончить, едва произведя на свет?