Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Прошу вас, не стоит беспокоиться. Мы носим то, что приказал наш полковник.

— Быть того не может! — не поверила Энджела.

— Может, потому что нас намеренно унижают, — пояснила Наоми.

Трое англичанок обменялись встревоженными взглядами. Салли почувствовала, что нужно как-то подтвердить, что сказанное Наоми — отнюдь не преувеличение.

— Да-да, как это ни печально, это чистая правда, — подтвердила Салли.

— Дело в том, что одну из наших медсестер заперли в «отделении для отдыхающих» вообще безо всяких оснований. Только за то, что она по-человечески отнеслась к одному раненому молодому офицеру. К тому же потерявшему зрение. А дежурите в этом «учреждении для отдыхающих» вы — англичане. И нам бы хотелось передать ей через вас весточку, хоть чуть-чуть подбодрить ее.

— Тогда вам нужно переговорить с Би, ее назначили там дежурить, — понизив голос, доверительно сообщила Энджела не только австралийкам, но и своим коллегам. — Би тоже попала в переплет из-за того, что слишком дружелюбно обходилась с одним из парней в этом госпитале. Вы же понимаете, когда видишь перед собой раненого молодого парня, который напоминает тебе брата или просто знакомого… Тут уж ничего не стоит втюриться. Впрочем, вы и сами все понимаете.

Наоми и Салли присмотрелись к девушке, на которую указала Энджела. Это была симпатичная девушка в кудряшках. Такие обычно позволяют одной-двум кудряшкам свисать на лоб — своего рода вызов установленному порядку, предписывавшему гладко зачесывать волосы назад и держать их под головным убором. Она была похожа на девочку. Но, как известно, девочек здесь не было и быть не могло, а были одни специально обученные медицинские сестры.

— И все же, — продолжала Энджела, — представить себе не могу, чтобы кого-то заперли под замок и объявили ненормальным только за любовь к солдату. Идемте, познакомлю вас с Би.

Поднявшись, она провела сестер Дьюренс через палатку. Наоми и Салли остановились чуть поодаль, пока Энджела что-то втолковывала Би, кивая на них. Отодвинув стул, Би встала. Все четверо прошли в угол, откуда звучал граммофон. Судя по менее отточенному произношению, чем у Энджелы, Би была родом из Йоркшира. Но она — и Салли сразу же это отметила, — была самой обаятельной из медсестер, каких Салли только видела. «Да, все верно, днем я дежурю в женском отделении „для отдыхающих“». Как же, как же, она помнит Неттис — там пациентов раз, два и обчелся. И все медсестры, у которых что-то не заладилось. Вооруженный охранник у ворот — для безопасности пациенток женского отделения, потому что в мужском народ временами буйствует. Кому-то кажется, что он уже дома, и он вдруг встает и отправляется в любимый паб. А вчерашней ночью ребята жутко перепугались грома. Никак не очухаются от этого Галлиполи или мыса Геллес. Один из ваших — мальчишка лет шестнадцати-семнадцати — так тот под койку забрался! Бедный ребенок! Тех, кто его в армию затащил, к стенке надо поставить.

— А Неттис? В каком она там окружении? — поинтересовалась Наоми.

— Да их там всего четверо. Девушка, которая по уши втюрилась в какую-то женщину, еще девушка, так та вообще ни слова не говорит. Сидит целый день, уставившись в одну точку. Даже ходит под себя. Разумеется, я ее переодеваю и все такое. Не доверять же это санитарам. Есть там еще одна — эта тараторит без умолку. Эти две последних — смотреть на них больно, их нужно в Александрию отправить, а то и по домам. И чем скорее, тем лучше. У нас здесь нет психиатров. Я имею в виду — настоящих психиатров.

— Ну, а Неттис как? — продолжала расспрашивать Наоми.

— Разумеется, она вполне нормальная. Как мы с вами. И большое подспорье для меня.

— Конечно, с нашей стороны было бы слишком просить вас пропустить нас к ней, — сказала Наоми, явно успокоенная сочувственным отношением англичанки. — Но вот если бы вы могли передать ей записку, я имею в виду…

Би рассмеялась и подумала, что у нее своих проблем по горло. Но вслух этого не сказала. И все по доброте души. Чрезвычайно опасная черта характера для Лемноса — доброта.

— Ну, разок попробовать можно, — согласилась она.

Тут же появились карандаш и листок, вырванный из блокнота с шапкой Британского Красного Креста.

— Пиши сначала ты, — предложила Наоми, протягивая Салли карандаш.

— И — ради всего святого — обо мне ни слова, — предупредила Би.

Салли написала:

Надеюсь, ты понимаешь, что мы о тебе не забыл и вот пытаемся, как можем, утешить тебя. И говорить излишне, что ты оказалась там по несправедливости. И мы ломаем голову, как найти выход из этой Ситуации. Прорваться к тебе очень трудно. Лейтенант Байерс чувствует себя хорошо и ждет не дождется встречи с тобой. Мы тоже.

Салли вернула карандаш сестре, которая, тут же схватив его, стала что-то быстро писать — уверенной рукой заговорщицы.

— Вы там покороче давайте, — предупредила Би, смахивая со лба кудряшки.

Наоми достала из кармана своего жуткого пальто шоколадный батончик.

— Надеюсь, это тоже передашь?

Би недоверчиво хохотнула.

— Ну-ну, назвался груздем — полезай в кузов! Не бойтесь, передам и кое-что от себя тоже.

Наоми и Салли поверить не могли в такую открытую натуру этой девушки, назначенной следить за теми, у кого якобы не все дома.

Салли зашла поговорить с лейтенантом Байерсом, которого из общего отделения перевели в палатку, где было куда меньше народу Явно хотели и его хоть как-то изолировать. Салли вынуждена была следить, чтобы ее беседа с лейтенантом Байерсом осталась никем не замеченной. Существовал строжайший запрет даже на разговоры с мужчинами, если это не касалось симптомов и жалоб — ну, там переложить на другой бок, приподнять руку или открыть рот. После инцидента с Неттис правила ужесточили. Дошло до того, что раненые сами стали любыми способами выгораживать медсестер, чтобы те не страдали зазря. Но Байерс хотел знать о Неттис все.

— Ее отстранили от выполнения обязанностей, — сообщила ему Салли. — И теперь она всласть отдыхает. Ей давно нужно было отдохнуть. С тех самых пор, как нас выудили из моря.

И рассказала о том, как той не позволила утонуть лошадь.

— Да-да, именно так. Лошадь. Я видела это своими глазами.

— Да воздаст Господь всем лошадям, вот что я скажу. Чудесные создания. Лошадь и Рози, я имею в виду. А Рози — настоящий друг!

— Согласна.

— Да, — подтвердил лейтенант Байерс. — Она верит, что мы все создания Божьи. И, знаете, ее нисколечко не волнует моя национальность. Отец отправил меня в пресвитерианскую школу, хотя мы иудеи. Мы сменили фамилию — были Майерсы, стали Байерсы. Другие дети как-то нас отличали — в молодости вообще глаз острее. А здесь можно спокойно поговорить?