Филип Жисе - Океан. Белые крылья надежды

Леопольдо, отступая перед, не иначе как сошедшим с ума сомалийцем, выбрался на палубу. Но сомалиец и тут не оставил его в покое.

– Al-Yaman, Al-Yaman, – повторял он, тыча пальцем в темноту, туда, где ночь вынуждена была отступить перед огнями большого города.

Сомалиец указывал на все еще далекий берег и подталкивал Леопольдо к бортовому ограждению. Леопольдо подумал, что этот сумасшедший хочет столкнуть его за борт и уже собрался оттолкнуть того от себя, чтобы попытаться найти спасение на крыше рубки, как тишину ночи вновь потревожил вой сирены.

От неожиданности сомалиец подскочил, охнул и интенсивнее застучал руками по телу Леопольдо. Но видя, что все его потуги не приносят никакого результата, развернулся и побежал в рубку. Леопольдо смотрел, как тот, что-то лопоча – должно быть молился своему богу – принялся разворачивать бот. Теперь пришла его очередь испугаться. Сумасшедший сомалиец никак решил плыть назад. Этого только не хватало! Леопольдо забегал глазами по палубе в поисках какого-либо решения выхода из сложившейся ситуации. Стук зубов сомалийца и его невнятное бормотание, доносившиеся из рубки, нервировали Леопольдо. Ему казалось, что еще немного, и он сам застучит зубами.

К своему ужасу Леопольдо увидел, как суденышко развернулось кормой к Йеменскому берегу. Нет! Он не может вернуться назад! Он так хотел оставить позади тот ад, а теперь снова туда возвращается! Ни за что! Леопольдо подскочил к бортовому ограждению, готовый прыгнуть за борт. Но тут вспомнил о деньгах в кармане, о паспорте, которые, если намокнут, вряд ли принесут ему пользу в будущем. Застыл, лихорадочно обдумывая ситуацию. Краем глаза вырвал из темноты кусок клеенки, на которой лежала сеть, наклонился и оторвал часть, после чего достал из кармана деньги, фотографию Ангелики, паспорт и завернул это все в клеенку. Почувствовал, как бот прибавил газу, тревожа ночь сиплым ворчанием, и устремился прочь от Йеменского берега. В ту же секунду Леопольдо разбежался, подпрыгнул, уцепился свободной рукой за бортовое ограждение и, чертыхаясь, полетел за борт.

Только сейчас, оказавшись в холодной воде, посреди бескрайнего водного пространства, Леопольдо осознал, какую совершил глупость, сиганув за борт. Вокруг было тихо и мрачно. Легкое дыхание ветра коснулось мокрого лица Леопольдо, набежавшая волна подбросила его тело вверх, будто вознамерилась вытолкнуть из воды. Может, знала, что ему здесь не место?

Леопольдо огляделся. Ночная мгла ощерилась на него черными клыками смерти с трех сторон, и только с четвертой, там, где тьма уступала место фейерверку света на берегу, на него смотрела жизнь. Его жизнь.

– Идиот, – выругал себя Леопольдо, борясь со страхом, проникающим в сознание. – И что теперь делать?

Он чувствовал, как холод касается его ног, точно пробуя на вкус, забирается выше и лижет мокрую спину, живот, грудь. Смерть дышала над ухом Леопольдо, предвкушая новую победу над своей заклятой соперницей – жизнью. И Леопольдо знал, что умрет. Понял это в тот же миг, когда оказался за бортом. Если он не будет двигаться, умрет от переохлаждения. Если поплывет к берегу, все равно умрет, скорее всего от того же переохлаждения. Все же расстояние до берега было приличным, а Леопольдо никогда не отличался умением плавать на длинные дистанции. Вот побарахтаться в воде у берега – это другое дело. Это как раз для него, для его, что уж скрывать, изнеженного комфортом слабого тела. Но Леопольдо не хотел умирать. Не хотел качаться поплавком на волнах в ожидании старухи с косой. Вспомнил тот неудачный побег из селения Рахима. Тогда он хотел добраться до гор. Очень хотел. Знал, что не доберется, но все равно продолжал двигаться – несмотря на адский зной, сухость в горле, боль в желудке. Какая ирония! Тогда он умирал от жажды, молил о прохладе, а теперь умирает от холода в водах Аденского залива.

Леопольдо огляделся. Вокруг тишина. Ворчание двигателся бота давно уже растворилось в темноте, и лишь плеск волн тревожил его слух. Леопольдо посмотрел в сторону берега. Далековато и даже еще дальше, когда понимаешь, что это расстояние предстоит преодолеть вплавь, а не на судне. Но разве у него есть выбор?

Леопольдо потянул носом, наполняя грудь солоноватым воздухом. Сунул обернутые клеенкой вещи в рот и пошевелил коченеющими от холода руками и ногами, разгоняя кровь. Нет. Выбор у него все же есть. И всегда был.

Леопольдо взмахнул рукой, оттолкнулся ногами и поплыл. Если и умирать, то лучше в движении. Тогда существует хоть и призрачная, но все же надежда на то, что это движение тебя приведет к чему-то лучшему, чем полоумная старуха с косой, вместо травы косящая жизни.

Леопольдо плыл, словно приклеившись взглядом к островку света впереди. Не думал о том, что под ним хоронятся темные глубины. Что в тех глубинах живут всякие прожорливые твари. Что холод не отпускает – куснет то за руку, то за ногу. Не думал о расстоянии, которое отделяет его от желанного берега. Не думал ни о чем. Только о жизни. Не видел ничего. Только пятно света на горизонте. Не слышал ничего. Только стук собственного сердца в груди. Знал, пока оно бьется, ему бояться нечего.

Когда уставал, переворачивался на спину и отдыхал минуту-другую. Отдохнув, продолжал движение. Чем ближе становились огни, тем чаще отдыхал. И все же огни были далеко. Леопольдо не хотел думать, как далеко, так как чувствовал, если задумается об этом, никогда не достигнет. Мышцы ныли. В груди жгло. Но не хотел сдаваться. Не хотел, ибо знал, если сдастся, смерть явится за ним раньше.

Звук работающего двигателя ворвался в сознание Леопольдо в тот самый миг, когда он в который раз решил дать отдых измученному телу. Леопольдо бросил взгляд вправо и увидел луч прожектора, раз за разом вспарывающий тьму, будто когти льва тело жертвы. Некоторое время спустя из темноты проступил силует катера. Леопольдо приподнялся в воде и махнул рукой, привлекая к себе внимание. Крик о помощи готов был сорваться с его губ, но внезапно Леопольдо вспомнил сомалийца, который пустился наутек, услышав вой сирены. С чего бы это? Боялся с кем-то встретиться? Может быть, с этим катером, режущим ночную тьму прожектором, точно ножницы бумагу. Взвыла сирена, вспугнула тишину и исчезла, поглощенная ею.

Леопольдо покачивался на волнах, лихорадочно соображая. Если он закричит, его обнаружат. И что тогда? Этот катер не иначе как береговая охрана Йемена. Люди на нем как раз ищут таких как он, нелегалов. Что он им скажет? Не убьют ли, даже не поинтересовавшись, кто он и откуда? Если и не убьют, не будут ли пытать как какого-нибудь преступника? И никто не посмотрит на то, что он белый, европеец. Леопольдо смотрел телевизор, поэтому знал, что такие, как он, часто исчезают в таких странах как Йемен. Очарование Востока, взлелеянное им ранее, испарилось как вода после дождя в тропиках, едва он увидел силуэты полицейских на фоне длиноствольного пулемета на носу катера. Вот тебе и современный Восток. Цивилизованней Африки, но такой же агрессивный в отстаивании собственных эгоистичных заблуждений.