Юрий Убогий - Что было, что будет

Впереди показался перекресток, и мальчик спросил:

— Вы куда, бабушка? Мне в Углы надо.

— А мы в Забелье, милок, — отозвалась старуха. — Как будем сворачивать, так тебя и ссадим. Я скажу тогда, не бойся. Дома, чай, ждут?

Мальчик вдруг ясно представил себе мать, бабушку, сестренку и так захотел их увидеть, что движение подводы показалось ему мучительно медленным, прямо хоть соскакивай с нее и бросайся бежать изо всех сил. Мать скоро с работы должна вернуться, а, может, и вернулась уже; бабушка, наверное, возится в огороде или у летней печурки; сестра в куклы с подружкой, Нюркой соседской, играет… А ребята на речке, конечно, купаются, раков руками ловят, ежевику ищут в густых прибрежных зарослях… Медленная езда все больше томила мальчика, а тут еще и машина их обогнала, похожая на колхозную, и шофер, мелькнувший за лобовым мутным стеклом, был вроде бы дядя Пантелей…

— Далеко до Углов, бабушка? Сколько еще километров?

— Не знаю, милок, в точности. Десять, может.

Десять это мало совсем, подумал мальчик радостно. Это сколько пальцев на руках, вот они, все увидеть можно. А как километр проехали, так один палец долой.

— А километр, это сколько?

— И опять точно не знаю, — засмеялась старуха. — Вроде как десять столбов вот этих, телефонных, минуется, так и километр.

Мальчик стал считать столбы, и так долго тянулась подвода от одного к другому! Вот до первого доехали, наконец, вот до другого дотащились, вот третий приближается… А вот и десятый и километр долой!

Мальчик понемногу стал задремывать и почти заснул, когда телега вдруг покатилась быстрее, шибче, погромыхивая и подскакивая на ухабах. Он с усилием открыл глаза и увидел впереди длинный спуск, речку и мост. Лошадь не тащилась, как раньше, шагом, а бежала. Мальчик сначала обрадовался этому, но потом, взглянув на старуху, испугался. Она, вся перекособочившись, изо всех сил натягивала вожжи, стараясь придержать лошадь, но это ей не удавалось. Та все ускоряла бег, и телега уже грохотала, гремела, мотаясь из стороны в сторону. Лошадь понесла, догадался мальчик. Он уже испытал такое недавно, спускаясь на подводе с горы вдвоем с Колькой Лихачевым.

— Ой, батюшки! Да что же это?! — крикнула старуха тонким, истошным голосом.

Почувствовав прилив отчаянной, веселой даже какой-то решимости, мальчик выхватил у нее вожжи. Упершись ногами в грядушку телеги, он откинулся назад и почти повис, натягивая их всем весом тела. Телега по-прежнему грохотала и моталась, но ход ее, показалось мальчику, немного замедлился. Самым трудным было удерживать равновесие, и он вдруг с обжигающим страхом представил, как летит от очередного толчка в сторону или вперед, под колеса… Но тут лошадиные копыта застучали гулко, и телега выскочила на мост. Несколько секунд мальчик еще тянул вожжи с прежней силой, а потом отпустил их и сел на солому. Лошадь пробежала еще немного, перешла на шаг и в конце концов остановилась.

— Господи, твоя воля! — простонала старуха. — Страсть-то какая была!

Мальчик оглянулся и увидел, что она лежит на боку в задке телеги, обнимая плачущую девочку.

— Ох, спасибо, голубок! — Старуха приподнялась и начала мелко креститься. — Ты же нас от погибели отвел!

Мальчик молчал, дыша тяжело, как после бега. Окружающее виделось ему каким-то смазанным и смутным.

— Ах ты, дохлятина проклятая! — крикнула старуха на лошадь. — Чуть живая, кожа да кости, а припустила как! А теперь отдыхаешь, стоишь?!

Мальчик шевельнул вожжами, и лошадь неохотно тронулась.

— Я править буду? — спросил он.

— Давай, давай, милый! Кому ж еще?

Успокоившись и окончательно придя в себя, мальчик почувствовал гордость. Ведь это не шутка, с лошадью на такой горе справиться! Не каждый сможет. Он хоть и не остановил ее, зато на дороге удержал. Могли бы ведь и перевернуться, и под кручу улететь! Погибель могла бы быть, как старуха сказала…

Теперь подвода ползла вверх, наискосок по склону. Лошадь ступала вяло и медленно, и уже не верилось, что всего несколько минут назад она летела вскачь. Мальчик слушал, как за его спиной всхлипывала девочка и успокаивающе бормотала что-то старуха.

— Стой, стой! — закричала вдруг она. — Чуток не проехали!

Мальчик увидел, что впереди от их широкой дороги отходит в сторону дорога узенькая и ненаезженная — две колеи среди курчавой, красновато-зеленой муравы. Он остановил перед ней лошадь и спрыгнул с телеги.

— Погоди, ты куда?! — воскликнула старуха, словно опасаясь, что он убежит. — И расставаться-то с тобой жалко, выручил ты нас.

Мальчик стоял у телеги, потупившись и ковыряя ногой землю.

— Я тебе счас картошек вареных дам, — решительно сказала старуха. — Нам-то уж ни к чему, мы-то дома, считай.

Покопавшись в большом, полосатом узле, она достала три картофелины.

— Не обессудь, хлебушка нету.

— Спасибо, — сказал мальчик.

— Да, ведь и соли ж тебе надо дать! — спохватилась старуха. — Соль-то есть. Хоть щепотка, а есть. — И она протянула мальчику маленькую, завязанную узлом белую тряпочку. — Ну господь с тобой!

Мальчик пошел было вперед, но скоро почувствовал, как нестерпимо ему хочется спать. То ли весь долгий, начавшийся, казалось, давным-давно день со всеми своими событиями его измучил, то ли последний случай с понесшей лошадью, но он испытывал такую слабость, что еле передвигал вялые, подрагивающие в коленях ноги. Заметив недалеко от дороги копну соломы, поспешно свернул к ней и прилег в коротенькой ее тени. С трудом разлепляя веки, поглядывая на низкое уже солнце, думал, что спать ему никак нельзя, что надо до темноты добраться до какой-нибудь деревни, но ничего не смог с собой поделать. Минутку посплю, решил он, уже засыпая…

Сначала мальчик ощущал уютный, хлебный запах свежей соломы, слышал под ухом ее потрескивание и хруст, улавливал легкий, холодящий его ветерок, но потом все это стало отодвигаться, слабеть, меркнуть. Он увидел вдруг красивую женщину с блестящими от слез глазами, которая бежала к нему, протягивая огромное, как арбуз, яблоко. За женщиной гнался Щерба с палкой в руках, а того догонял милиционер в красной фуражке. Все они пробежали мимо, и тут же появился суслик величиной с кошку, потер мордочку лапками и подмигнул мальчику круглым, веселым, словно бы человеческим, глазом. А потом возникла деревня, и он летел, кружил над ней, раскинув руки как крылья и разглядывал все до мелочей — и родной дом, и двор, и мать, стоящую с запрокинутым, обращенным к нему лицом, и сестренку с ней рядом, и дым из трубы, и Волчка, лаявшего радостно и звонко…

Проснулся мальчик в темноте и сначала никак не мог понять, где он и что с ним? Солома, на которой он лежал; звезды над головой; густая и, казалось, шевелящаяся тьма вокруг существовали как бы раздельно, не складываясь в единое целое. Это длилось несколько тяжелых, напряженных, пугающих мгновений, и мальчик уже готов был заплакать или закричать от страха, как вдруг в голове у него словно бы вспыхнул яркий, пронзительный свет, и он сразу, целиком все вспомнил. И весь вчерашний день, и весь сегодняшний, и то, как он прилег отдохнуть под копной соломы и закрыл глаза… Получилось, что он проспал здесь до ночи и теперь оказался один в безлюдье и темноте.