Юрий Убогий - Что было, что будет

За те четыре почти часа, которые прошли до возвращения жены, Ляпни измучился. Ему никак не удавалось хоть чем-нибудь отвлечь себя от одних и тех же, все набиравших силу и накал ревнивых мыслей. Он и телевизор пробовал смотреть, и читать, и чинить электробритву — ничего не помогало. Воображение снова и снова, словно идя все по тому же, однажды обозначенному следу, рисовало ему картины застолья, в котором участвовала сейчас его жена, пьяного веселья, разгула… Они становились все ярче, все больней и нелепей, и Ляпину приходилось встряхивать головой и осматриваться, чтобы хоть ненадолго оторваться от них. Сначала то, что происходило в воображаемых им сценах, являлось ему как предположение, догадка, потом, при повторениях, постепенно приобретало характер достоверности, уверенности в том, что так оно и есть на самом деле. Ляпину чудилось, что все это он не воображает, а просто-напросто видит — через километры расстояния, через стены домов, видит неким внутренним, проницающим преграды взором…

В этих переживаниях был один странный, новый для Ляпина привкус. Ему порой казалось, что жена словно бы некое право на измену имеет. Взятки, и чувство вины за них, и ожидание расплаты неким непонятным образом сливались с его ревнивыми мыслями. Что ж, если сам он человек с запятнанной совестью, то он не может требовать и от других честного отношения к себе. Когда Ляпин думал так, оскорбленная гордость сникала в нем, и он уже почти готов был смириться со всем, что бы на этом новоселье ни делала его жена…

Лариса появилась лишь во втором часу ночи. Услышав щелчок замка, Ляпин вышел в прихожую и молча смотрел, как она раздевается. Щеки ее разрумянились на морозе, глаза были блестящи и хмельны. Снимая сапоги, она пошатнулась и засмеялась тихонько. Ни малейшего замешательства или смущения не было видно в ней. Ляпин продолжал молчать, и она наконец спросила удивленно:

— А ты чего не спишь? Я ж предупредила, что запоздаю.

Выходя в прихожую, Ляпин чувствовал себя готовым злобно закричать на жену, устроить скандал, но ее спокойный и непринужденный вид сбил с этого настроения.

— Как повеселилась? — спросил он, стараясь придать своему голосу оттенок строгий и суровый.

— Прекрасно! — ответила она, как бы не желая замечать ни его тона, ни хмурого выражения лица. — Даже уходить не хотелось.

— Что ж тогда не осталась до утра?

Она с недовольством подняла брови.

— Слушай, не заводись, не время. Лучше чай поставь, пить хочу — умираю. Пойдем на кухню. — И она прошла мимо Ляпина, обдав его запахом холода, вина и духов.

— Ты что же, думаешь, что я буду терпеть такие вещи? — спросил Ляпин, прикрыв кухонную дверь.

— Конечно, будешь, — просто, как о чем-то само собой разумеющемся сказала жена. — Кстати, я не вижу в этом ничего особенного. Подумаешь, к подруге на новоселье заглянула! Какой проступок!

— А если и я начну к приятелям вот так вот заглядывать? До глубокой ночи?

— Ради бога! — пожала она плечами. — Я даже рада буду. Может, тогда ты эти свои занудливые разговоры наконец прекратишь. Пора быть посовременнее, мой милый, и попроще на все это смотреть.

— Ишь ты, какая эмансипированная! — крикнул Ляпин. — Совесть, понимаешь, необходимо прежде всего иметь!

— Не надо, — брезгливо поморщилась жена, — не надо о совести… Ты, насколько мне известно, не такой уж в этом отношении чистюля. Вот и помолчи. — Она залпом допила чай и вышла из кухни.

Ляпин долго сидел, оцепенев, на табуретке посреди кухни и смотрел в стену. Он не испытывал истинного, живого возмущения поведением и последними словами жены и безуспешно пытался его в себе вызвать. Было похоже, что он полубессознательно уже заранее приготовился к происшедшему и потому так легко и покорно все это принял. Разумом он понимал, что его оскорбили, что надо бы пойти вслед за Ларисой и объясниться, но не мог. Не было ни энергии, ни сил, ни даже желания, а было унылое, с привкусом стыда, смирение. Да и всю эту сегодняшнюю историю с женой он не воспринимал обособленно. Она представлялась ему лишь малой частью перемен, случившихся в его жизни за последние полгода…

Выйдя из подъезда, Марина Николаевна остановилась, наблюдая за возившимся у машины мужем. Он протирал заднее стекло, и вид у него был мальчишеский. Губы ежились и кривились от усердия, как у первоклассника за письменной работой, и, казалось, вот-вот высунется кончик языка. «Игрушка, — подумала Марина Николаевна о машине. — Забава для мужиков». Мимо прошел сосед, полковник в отставке Фокин, важный и осанистый. Дмитрий выпрямился, здороваясь с ним, и сразу постарел лет на тридцать — сделал такое постное, солидное лицо, что Марина Николаевна невольно улыбнулась.

Было тепло и солнечно, скудная, замороченная дворовая зелень, омытая вчерашним дождем, веселила глаз.

Уже теперь, утром, Марина Николаевна чувствовала себя словно бы и отдохнувшей немного — недельное рабочее напряжение отпустило, некая приятная беззаботность возникла в душе. Она осмотрелась, ища детей. Вадим сидел на лавке у соседнего подъезда и читал, Дарья, стоя в окружении подружек, рассказывала им что-то, смеялась, размахивала руками. Каждый при любимом своем занятии, подумала Марина Николаевна. Вадим встал, едва она его окликнула, а Дарью, как всегда, едва ли не за руку пришлось тащить к машине.

Наконец, уселись, и сильное, теплое, с головой, как волна, накрывшее ее ощущение уюта и покоя нахлынуло вдруг на Марину Николаевну. Вот они, все ее самые близкие люди в тесном мирке кабины — муж, сын, дочь. До каждого рукой дотронуться можно.

Дарья сидела впереди, рядом с отцом, и ни минуты не оставалась спокойной — у Марины Николаевны даже в глазах начало рябить от мельтешения ее затылка и плеч. Интерес к окружающему был у нее так силен, так жгуч, что, казалось, она стремится вырваться за пределы своего длинного, нескладного тела. Вадим читал, тихонько шелестя страницами, а если взглядывал в окно, то глаза его оставались невидящими, обращенными в себя. «Вот полюсные какие, — подумала Марина Николаевна с удивлением, хотя мысль эта приходила ей в голову бесчисленное число раз. — Их бы перетолочь, смешать, да пополам и разделить — прекрасно б получилось».

Муж был сосредоточенно-серьезен, но Марина Николаевна видела, как сквозь эту поверхностную оболочку просачивалась едва уловимо суть — удовольствие от езды. Они купили машину около года назад, а Дмитрий все еще относился к ней, как модница к обновке. Все еще налюбоваться, наездиться не мог. Он даже немного стыдился этого, пытался скрыть, но ее-то не проведешь — пятнадцать лет как-никак вместе прожили.