Юрий Убогий - Что было, что будет

— А чего ты иронизируешь? В самом деле ведь хорошо.

— В самом деле. Делай, если, конечно, сможешь.

— Смогу! — воодушевился Дмитрий. — Ну, может, консультация понадобится, помощь некоторая. У нас есть спецы, договорюсь. Вот с обивкой закончу и возьмусь за это дело вплотную. Чтоб к ноябрю, к твоему рождению, можно было и возжечь.

— Ну-ну, — кивнула Марина Николаевна. — Посмотрим.

— Сделаю. Слушай, а пошабашить нам не пора? Дарья, наверное, приплясывает уже от нетерпения.

— Пляшет вовсю. Ох, Дарья… Хлебнем мы с ней хлопот, чует мое сердце.

— Да брось ты! Живая девочка, больше ничего.

— Живая… Сумасбродная она. И чем дальше, тем больше.

— В кого только уродилась? — подмигнул Дмитрий.

— Да уж не в тебя.

— А если в тебя, то тем более волноваться нечего. Вон ты у нас какая правильная.

— В мои-то годы как правильной не быть. Ладно, через полчасика на реку пойдем, а то как бы детки наши и в самом деле самовольно не сбежали.

День вступил в полную, зрелую силу, полыхал солнечным блеском и небесной синевой. Песок небольшого пляжика, огороженного низкорослым ивняком, так жег босые подошвы, что Марина Николаевна не выдержала и, смеясь, ежась, нелепо подпрыгивая, бросилась к воде. Дети обогнали ее и, в туче брызг, с хохотом и криками, ворвались в воду.

Она же вступила туда неспешно, замерла, привыкая к прохладе, к щекочущему, мерному давлению воды. С противоположного безлесного берега тянул ветерок, отдававший полынью и медом. Сзади подошел Дмитрий, обнял ее, прижался горячим телом, и острое, странно и хорошо слитое со всем тем, что она ощущала и видела в эту минуту, желание вдруг возникло в ней. Стоять на виду у детей обнявшись было нехорошо, и она освободилась от рук мужа, торопливо шагнула вперед и поплыла. Было чудесно отдавать себя во власть настойчивой, влекущей силе реки, смотреть, как медленно плывут мимо нее берега с песчаными и глинистыми осыпями, с норками ласточек, с белесой щетиной ковыля и полыни.

А потом они вчетвером лежали на горячем песке, переговаривались, замолкали надолго, и в одну из таких минут молчания Марина Николаевна с такой силой почувствовала полноту и гармонию жизни, что ей почему-то захотелось заплакать.

В последнее время она видела, что в ней установились удивительные, никогда ранее в такой степени не бывавшие равновесие и покой. Все было хорошо и в семье, и на работе. Теплые, ровные отношения с Дмитрием, подросшие, здоровые, вполне еще принадлежавшие семье дети, собственное здоровье и ощущение зрелости и полноты сил. И работа ее радовала, шла без натуги и надрыва, постоянное удовлетворение давала. Вот за это все Марине Николаевне вдруг сейчас и стало тревожно. Слишком уж ей хорошо, и любая перемена, кажется, способна лишь ухудшить ее жизнь. Вот если бы так все длилось и длилось без изменений, но нет, подумала она, такого не бывает. Не прикажешь: мгновение, остановись…

В сторонке, за хилым кустиком ивняка расположилась молодая пара. Они то дурачились, бегали друг за другом по песку и мелкой у берега воде, то затихали и начинали целоваться. Марина Николаевна обычно возмущалась слишком вольным, по ее мнению, поведением молодежи, объятиями, поцелуями на людях, но смотреть на эту пару ей было почему-то приятно. Она подумала о том, что через несколько лет для Дарьи, а потом и для Вадима что-то подобное начнется. Да и для них с Дмитрием пойдет совсем новая полоса — семейное устройство детей, внуки.

Прикрыв глаза от солнца ладонью, Марина Николаевна понаблюдала за стоящими рядом на мелководье Дашей и Вадимом. В год всего между ними была разница, а можно подумать, что в два-три. Дарья выглядела вполне уже сформировавшейся девушкой, а Вадим совершенным мальчишкой. И какие же разные чувства вызывали они у Марины Николаевны! Дарья была как бы она сама, молоденькая, горячая, нетерпеливая. Даже странное чувство раздвоения возникало у Марины Николаевны при долгом на нее взгляде: она как бы и лежала на песке, прижимаясь к нему сильным своим, грузноватым, женским телом, и одновременно она же стояла по щиколотку в теплой воде, говорила, смеялась, и ветер вольно трепал ее короткие волосы. Вадима же, несмотря на жару, хотелось согреть, обнять, по голове ласково погладить.

— Вадик! — крикнула она.

Он сразу же направился к ней, весь такой узенький, бледнокожий, тощий. Марина Николаевна все яснее видела его внимательное, серьезное лицо и вдруг подумала, что сама не знает, зачем окликнула его.

Вопросительно глядя, он присел перед ней на корточки.

— Слушай, — она замялась и сжала пальцами его тонкую ногу чуть повыше щиколотки. — Слушай, ты не забыл, что тебе голову в воду окунать нельзя после отита.

— Нет, помню.

— И, знаешь что… Поосторожней там плавайте.

— А это ты лучше Дарье скажи, — ответил он, и в его взгляде проскользнула насмешка.

«Догадался, что просто так, без всякой нужды позвала», — подумала Марина Николаевна. Ее часто поражала проницательность сына, прямо-таки в тупик ставила. То ребенок совсем, а то вдруг такое понимает, что не каждому взрослому дано.

— Как к олимпиаде подготовка? — спросил Дмитрий сына. — Все нормально?

— Готовлюсь понемногу…

— Смотри! Честь города защищать будешь, не шутка!

Вадим выиграл зимой областную олимпиаду по математике и скоро должен был поехать на зональную. Марине Николаевне все это не очень-то нравилось — совсем засох парень, одни книжки, цифры да формулы.

— Знаешь, надо что-то предпринимать, — обратилась она к мужу, когда Вадим отошел. — Ты посмотри, он даже голову ровно не держит, клонит к плечу. Одна голова и осталась. Нет, это не дело, у него же детства нормального нет. Осенью его обязательно надо куда-нибудь в спортивную секцию пристроить. Ты, как отец, и займись.

— Он же не хочет.

— Убеди!

— Попробую.

— Попробуй, попробуй! А то ты со своей работой да с дачей и внимания на детей не обращаешь.

— Ну, что ты, ей-богу, — пробормотал Дмитрий обиженно. — Да я с ними больше, чем ты, вожусь.

— Вот именно «вожусь». Поверхностно все это, мой милый. Поглубже надо вникать.

— Ладно тебе… — Он погладил ее по спине, но она отстранилась — разговор серьезный, и нечего тут лезть с ласками…

Она видела, что муж любит ее больше, чем детей. Когда-то это даже льстило ее женскому самолюбию, но в последние годы вызывало недовольство и недоумение. Дети — это ведь неизменное и вечное, а супружество, даже самое удачное, всегда крахом может окончиться. Сегодня супруги, а завтра чужие люди.

Марина Николаевна то почти задремывала, то, очнувшись, широко открывала глаза и видела желтый, словно бы млеющий под солнцем песок; живую, шевелящуюся пеструю ленту реки; слоистый обрыв противоположного берега; ивняк, по которому ветер гнал вперемешку светлые, серебристые и темно-зеленые волны. Все это укачивало, убаюкивало, и она задремывала вновь, чувствуя под собой надежную, уютную, теплую ладонь земли.