Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

Сьюзен крайне мила, слезоточива и все время чем-то доверительно делится. Леди Райс свозила ее к адвокатам Райсов — ведь четыре недели спустя Сьюзен все еще была выброшена из своего дома, все еще разлучена со своим маленьким Роландом. Хамфри все еще отсиживается в Железнодорожном коттедже, а если ему пытаются звонить, то жуткий свирепый голос кричит тебе в ухо: «Стерва! Дырка!» Снова, и снова, и снова. Он свихнулся, в этом согласны все. Что-то вроде фуги. Полагали, что он все-таки придет в себя. Розамунда сказала, что это вполне возможно, если ей удастся отгонять от него психиатров. Она считала, что маленькому Роланду ничто не угрожает: его бабушка с дедушкой, Молли и Джек, переехали к Хамфри и иногда мягко отбирают у него трубку и кладут на рычаг с «простите, звонящий».

Но адвокаты Райсов, призванные Эдвином, сумели все устроить: предъявлены судебные постановления, Хамфри не дали прийти в себя — его выселили из дома, Сьюзен водворили туда, маленький Роланд снова с ней, еще и шесть недель не прошло. Клайв и Натали попытались помириться — остались под одним кровом, но Натали плакала не переставая, даже антидепрессант Розамунды не помогал.

От всех этих тревог Сьюзен потеряла ребенка (хотя миссис Макартур утверждала, что причиной были злоупотребление джином и ванны нарочно с очень горячей водой). Все винили Хамфри за его патологическую ревность, за убийство нерожденного ребенка — ведь он же причинил столько мучений его матери. Сьюзен никто ни в чем не винил. Всем было ясно, что Хамфри принудил Сьюзен к неверности. Он же был явно неуравновешенным. А Сьюзен, такая искренняя, такая наивная, такая обворожительная, такая порывистая, ну никак не могла таить инстинкты бракоразрушительницы, что бы там ни утверждали Натали, Розамунда и Хамфри; эта троица уже видела в Сьюзен не столько охотницу до мужчин, сколько маниакальную ненавистницу жен. А за Натали, по словам всех, кроме Розамунды (у которой был доступ к ее медицинской карте, но не право говорить о своей пациентке), тянулся длинный хвост супружеских измен, увенчавшийся ее нынешней связью с коллегой по работе. Клайва тоже следовало пожалеть, а не винить. Если бы только Клайв и Сьюзен могли соединиться! Сумасшедший Хамфри, собственница Натали, утверждалось дальше, стоят на пути истинной любви.

Перед тем как покинуть кров Райс-Корта, Сьюзен сказала леди Райс с подкупающей искренностью:

— Даже не думай, что у Эдвина могло что-то быть со мной. В конце-то концов ты моя подруга.

Однако за взглядом прятался взгляд, за улыбкой — улыбка, и попозже они толкнули леди Райс сказать Эдвину в постели, когда она, против обыкновения, не отвернулась от него, а повернулась к нему (леди Райс была покладистей Анджелики и с чужими чувствами считалась больше, чем с собственными):

— Вы со Сьюзен когда-нибудь?..

А Эдвин очень удивился и сказал:

— Бога ради! Сьюзен для меня как сестра. Я очень к ней привязан, Анджелика. Такое длинное имя — Анджелика. Не сократить ли нам его? Например, в Англу? — и он от души засмеялся, но леди Райс стало не по себе. Такое имя выбирают для кого-то в отдалении.

Как-то с большим отвращением Эдвин рассказал дома, что встретил на улице Хамфри и Хамфри в него плюнул. Плюнул! В кругах, взрастивших Эдвина, супружеская неверность имела широкое распространение, но никто ей никакого значения не придавал, никто не расхаживал с вытянутой физиономией, все держали себя в руках и никто НЕ ПЛЕВАЛСЯ. Леди Райс почувствовала, что она к этим кругам не причисляется и вообще ответственна за скверное поведение Хамфри. Друзья, которых она подыскала мужу, не были, как выяснилось, достойны чести знакомства с ним. Раза два к ним заглядывала Боффи Ди; Антея решила, что собаки разжирели, и уговорила Эдвина совершать с ними долгие полезные прогулки. Эдвин соглашался с такой неохотой, что леди Райс ни секунды не подозревала за этим ничего, кроме пристрастия Антеи к здоровым животным. Не к счастливым — Антея говорила с собаками резко, и они старались не приближаться к ее сапогам для верховой езды на расстояние пинка, — но к собакам с литыми мышцами, глянцевой шерстью и приятным дыханием. Эдвину прогулки эти, бесспорно, шли на пользу — он возвращался домой раскрасневшимся, полным энергии. Пребывание Сьюзен в их доме делало его медлительным и мрачным. Но теперь все о’кей, думала леди Райс. Все уладилось.

Как бы не так. Стоит сексуальным предательствам расщепить компанию будто бы родственных душ, и воцаряется зло. Семьи рушатся, судебные постановления множатся, дети и взрослые плачут совсем одинаково. Порой даже возникает впечатление, что стоит землетрясению, войне или голоду задержаться, не разразиться к сроку, как люди сами принимаются разрушать свои очаги, свои семьи, свои дружные компании. Будто строим мы лишь ради того, чтобы разрушать, будто человечество находит счастье нудным. Словно в людей и правда вселяется дьявол. Праздничные фейерверки — это огненные жертвоприношения Богам Войны, чтобы умиротворить их, да только никто не хочет, чтобы эти боги умиротворялись надолго. Мир зануден, война — отличная забава. Тихая упорядоченность — вот что страшнее всего для людей определенного склада.

О днако Сьюзен добродетельно проживала в Железнодорожном коттедже, а зимний снег растаял, летние цветы разворачивали голубые, лиловые и розовые лепестки. И Сьюзен вновь обрела розовый и здоровый вид; от выкидыша она оправилась, хотя и не от того, что все вокруг — ну, почти все — считали бессердечной жестокостью Хамфри.

Сама Сьюзен событий прошлых месяцев практически не упоминала, словно если их игнорировать, то они как бы и не произошли. Она вела затворническую жизнь, но тем не менее было известно, что она сменила адвоката и врача. Она разводилась с Хамфри, назвав причиной неадекватное поведение, и Хамфри не стал ничего оспаривать ради Роланда. Она получила Железнодорожный коттедж, чтобы жить там с Роландом, ну а он как-нибудь продержится, пусть его практика и приходила стремительно в упадок. Он, казалось, утратил способность сосредотачиваться или настаивать на чем-либо. Роланда он будет навещать как можно чаще.

— Наверное, мне следует быть благодарной, — вот все, что сказала Сьюзен, — но как типично для бедного Хамфри! Сегодня он бесится и буйствует, а завтра тих и пассивен. Ему присущи такие бурные вспышки, но они тут же гаснут. Разумеется, Хамфри — Близнец. Так что никогда не знаешь, которого из двоих целуешь. Надеюсь, он не станет посещать Роланда так уж часто. Ребенку вредны свидания с неуравновешенным отцом.

Было понятно само собой, что Клайв, столь сильно и столь публично влюбленный в Сьюзен, не может вести дело о ее разводе; и все понимали, что доктор Розамунда Плейди больше ей в качестве врача не подходит. Сьюзен шепнула одной-двум приятельницам, что Розамунда склонна сплетничать о своих пациентах. Да и какой она врач? Разве не она лечила собственного мужа от тоски таблетками и довела его до настоящей депрессии? Более того: разве она не оградила Хамфри, будущего бывшего мужа Сьюзен, от психиатров, когда у него был явный приступ буйного помешательства? Этично ли подобное поведение? Не говоря уже о его разумности? Нет, доктор Розамунда Плейди — не самый лучший доктор в Барли. Вера в Розамунду быстро пошла на убыль, а врач, которому не доверяют, редко кого-нибудь вылечивает.