Тим О'Брайен - Что они несли с собой

Трудно сказать, что случилось потом.

Они всего лишь валяли дурака. Наверное, раздался негромкий звук. Вероятно, сработал детонатор. Я обернулся и посмотрел, как Лимон выходит из тени на яркий солнечный свет. Лицо у него вдруг стало коричневое и лоснящееся. Симпатичный он был парнишка. Зоркие серые глаза, худощавый, с тонкой талией, и когда он умер, это было почти красиво. Вот его окутал солнечный свет, а затем грянул взрыв, поднял его и забросил высоко на дерево, поросшее мхом, лианами и белыми цветочками.

В армейской байке, особенно в правдивой армейской байке, трудно отличить то, что произошло, от того, что, как кажется, произошло. Кажущееся само по себе становится реальным и как таковое должно быть рассказано. Точка зрения смещается. Когда взрывается мина-ловушка, ты закрываешь глаза, пригибаешься и словно бы выходишь из своего тела. Когда кто-то погибает, как Курт Лимон, отводишь взгляд, потом с секунду смотришь и снова отводишь взгляд. Образы перепутываются, обычно ты многое упускаешь. А потому, когда надо об этом поведать, всегда возникает та сюрреалистичная картина, из-за которой история представляется выдумкой, но которая на самом деле отражает неприкрытую и точную правду, какой она казалась .

Во многих случаях армейским байкам нельзя верить. Будьте скептиками. Тут вопрос доверия или доверчивости. Часто самое безумное оказывается правдой, а обыденное — нет, потому что нормальное необходимо, чтобы заставить тебя поверить в подлинное сумасшествие.

Нередко армейскую байку вообще нельзя рассказать. Ее просто невозможно поведать.

Вот эту, например, я слышал от Митчелла Сандерса. Почти сгустились сумерки, и мы сидели возле моего окопа у илистой реки к северу от Куангнгая. Помню, какими мирными были эти сумерки. Розовато-красный свет заливал реку, которая текла беззвучно, а наутро мы ее форсируем и пойдем маршем на запад в горы. Самая подходящая обстановка для хорошей байки.

— Богом клянусь, — сказал Митчелл Сандерс. — Патруль из шести человек уходит в горы на рядовую прослушку. Суть задания в том, чтобы залечь на неделю в джунглях и следить за перемещениями и переговорами врага. У ребят есть рация, так что, если они услышат что-то подозрительное, вообще что угодно, им полагается вызвать артиллерию или канонерки — короче, что потребуется. В остальном они должны следовать ПДИ, соблюдать полевую дисциплину. Абсолютная тишина. Они только слушают.

Сандерс глянул на меня, чтобы убедиться, что я всё понял. Он играл своим йо-йо, заставляя шарик приплясывать короткими, четкими движеньями запястья. Во мраке трудно было увидеть его лицо.

— Мы говорим про ПДИ. Пост прослушивания, как в инструкциях прописано. Этим шестерым неделю кряду полагалось сидеть тише воды ниже травы. Как будто языки проглотили. Лишь слушать.

— Ну, да, — произнес я.

— Тебе все ясно?

— Ага. Как невидимки.

Сандерс кивнул.

— Вот-вот, — отозвался он, — как невидимки. И что же происходит? Эти ребята, сплошь в камуфляже, даже лица расписаны, заходят в джунгли, устанавливают периметр и ждут. Сидят семь дней и слушают. И их жуть берет, дружище. Это же горы! Ты понятия не имеешь, что такое жуть, пока в горах не побываешь. Вроде как джунгли, только под самыми облаками, и там всегда туман. Как дождь. Правда, никакого дождя нет, кругом всё сырое и расплывчатое, перед тобой сплошь марево, и ни черта не видно, член свой не разглядишь, чтобы подрочить. Точно у тебя вообще нет тела. Самая настоящая жуть. И вообще ты растворяешься в тумане, вроде как туман тебя забирает или засасывает. А еще эти звуки, дружище. Туман вроде как звуки глушить должен, но там их эхо бесконечно разносит. Слышишь то, чего никому не пожелаешь.

Сандерс на секунду замолк, просто играл йо-йо, потом мне улыбнулся.

— И через пару дней парни начинают слышать какую-то тихую, дурацкую мелодию, причудливое эхо и все такое. Как радио или типа того. Но это не радио, ведь эта причудливая музыка узкоглазых идет прямо из скал. Вроде как далекая, но совсем близкая. Они стараются не обращать внимания. Но им же полагается слушать, да? И они слушают. И каждый вечер слышат этот долбаный концерт узкоглазых. Всякие там цимбалы да дудки. Я вот про что, это же джунгли… Ну как такое может быть реально? Но оно есть, будто горы превратились в «Радио, мать его, Ханой»! Естественно, они начинают дергаться. Один парень затыкает себе уши жвачкой «Джуси фрут». Другой практически слетает с катушек. Но проблема в том, что доложить о музыке они не могут. Не могут же они включить рацию и сообщить на базу: «Эй! Ребята, нам нужна артиллерийская поддержка. Нам тут надо вынести идиотский оркестр узкоглазых». Не могут они этого. Им не поверят. Ни за что не поверят. Поэтому они лежат в тумане и держат рты на замке. А еще хуже становится, видишь ли, от того, что бедолаги не в состоянии пар выпустить. Не могут отшутиться. Не могут даже поговорить друг с другом иначе как шепотом, все ведь должно быть шито-крыто, а от того их совсем пробирает. Они только и делают, что слушают…

И снова повисла тишина, пока Митчелл Сандерс смотрел на реку. Тьма теперь наползала всерьез, и к западу горы чернили небо вздымающимися зазубренными силуэтами, суля неведомое, тайное.

— А в то, что я сейчас скажу, ты просто не поверишь, — негромко продолжал Сандерс.

— Скорее всего, нет, — откликнулся я.

— Точно не поверишь. И знаешь почему? — Он устало улыбнулся. — Потому что так и было на самом деле. Потому что тут все до последнего слова — самая что ни на есть правда.

Сандерс издал горлом какой-то звук, вроде вздоха, словно говоря, что ему плевать, поверю я или нет. Но ему было не плевать. Он хотел, чтобы я прочувствовал правду, поверил в непреложную, острую силу ощущения. А еще он почему-то выглядел печальным.

— К концу недели, — произнес он, — эти шестеро ребят были уже совсем на взводе и однажды ночью начали слышать голоса. Как на коктейльной вечеринке. Вот какие это были звуки — развеселая коктейльная вечеринка узкоглазых где-то в тумане. Музыка, болтовня и всё такое. Знаю, звучит безумно, но они слышали хлопки от бутылок шампанского. Они слышали, как звякают бокалы для мартини. Самый что ни на есть высший свет, очень цивилизованно, только вот тут не цивилизация. Тут Вьетнам.

Так или иначе парни старались держаться. Просто лежали и держались изо всех сил, но некоторое время спустя — вот в этом ты точно усомнишься — раздалась камерная музыка. Они слышали скрипки и виолончели. Они слышали поразительное женское сопрано. А потом они стали слышать оперу узкоглазых, и джаз, и хор мальчиков, и эстрадный квартет, и всевозможные регги и би-бопы, и всякие там буддийские песнопения. И все это время где-то далеко шла вечеринка с коктейлями. Болтали разные голоса. Но не человеческие. Там ведь горы. Сечешь? Там камни беседовали. И туман тоже, и трава, и гребаные мангусты. Все трепались. Деревья обсуждали политику, мартышки спорили о религии. Само это место разговаривало. Сама страна. Сам Вьетнам. Понимаешь? Вьетнам, он действительно говорит .