Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Порешили на том, что никто ничего никуда не выносит, а Марина Львовна проводит дома беседу с детьми о правильном поведении советского пионера.

Марина Львовна вернулась домой, поймала за косу Верку, схватила первое, что попалось под руки — старый валенок, — и отходила сим валенком дочь пониже спины. Таким нехитрым образом детям Арихиным была объяснена незаконность валютных операций.

Как-то днем Вера сидела за пианино и на слух подбирала мелодию из «Семнадцати мгновений весны». Делала вид, что играет, а на самом деле подслушивала разговор матери с Кирой, которые неосторожно оставили открытой дверь на кухню.

— …целый чемодан этого самого церковного барахла. Они усвистали домой, в Канаду, а я теперь расхлебывай! — чуть не плакала Марина, не видя выхода из ситуации.

— Мариша, ну и что тут особенного? Что такого страшного-то? — не видела криминала Кирочка. — Пойди в церковь да отдай. Тем более что у тебя адрес церкви есть.

— Ага. Их канадский поп познакомился где-то с нашим попом и передал ему «гостинец». Я думала, гостинец — это что-то маленькое, вроде коробки конфет, а это целый чемодан с тряпками. Там огромные отрезы какой-то расшитой золотом парчи и мотки золотой тесьмы, чтобы наш поп сшил себе новое одеяние.

— Ох, Марина, правильно говорить «святой отец», а не поп. А одеяние называется…

— Ой, да какая разница! — досадливо перебивала Марина. — Ну ты представь, как я, член партии, пойду в церковь с чемоданом подарков. Приду и начну всех спрашивать: где мне найти отца Афанасия. Говорят, что в церквях всегда КГБ пасется, за такими вроде меня следит. Я, когда теток в Александро-Невскую лавру водила, чуть со страху не умерла: вдруг кто-нибудь увидит, что я в церковь хожу. Так лавра все-таки как музей, а это просто церквушка в пригороде. Что может привести советского человека в загородную церковь? Ой, что же делать-то?

— Давай я схожу и отнесу, — не выдержала причитаний Кира. — Я пенсионерка, что с меня возьмешь?

— Кирочка, родная, ты не шутишь? Ты правда пойдешь? — обрадовалась Марина. — Не боишься? Вдруг тебя заберут в милицию и спросят, кто такая и зачем принесла?

— Да кто меня спрашивать будет? Кому я нужна? Пришла старуха в церковь. Только я сначала просто так схожу, договорюсь с отцом Афанасием, а потом уже чемодан свезу.

Для неискушенной в делах мирских и религиозных Верки этот предстоящий поход в церковь был настоящим событием, приключением.

— Кира, возьми меня с собой, а? Пожалуйста, что тебе стоит, — ныла она вечером, изнывающая от любопытства.

— Нечего тебе там делать, — резко оборвала нытье Марина. — Опять подслушивала? Мало мне одного похода в школу? Хочешь, чтобы тебя за церковь из пионеров исключили?

Мы уже въезжали в Бремерхафен, а я так и не сомкнула век. Я сидела молча, и глаза мои были полны слез.

Мне было ужасно жаль тех людей, до боли. Несчастных на мой взгляд, но не чувствующих собственного несчастья. Вроде бы и не в нищете существовавших — средний класс по меркам той страны, а вынужденных всю жизнь бороться за малюсенькие кусочки праздника, выражающиеся в куске хорошей колбасы или флаконе французских духов. Это были люди, не имевшие права даже на разговор с Богом. Мне хотелось плакать при мысли о Марине, полжизни простоявшей в очередях за пипифаксом и консервированными овощами, несчастливой в личном. Казалось бы, ничего нет проще, чем развестись и начать заново, но для нее это было абсолютно невозможно: у них осуждали разводы, да и жилищный вопрос оставался камнем преткновения.

Я жалела их не так, как жалеешь литературных героев, а много острее, ярче. Казалось, что я понимаю их всех, всех оправдываю. Даже Надьку, с которой регулярно дерусь и которая всякий раз выходит победительницей.

Я вздохнула. Клаус Амелунг прав: мало мне собственных переживаний, я взваливаю на себя еще и волнения за судьбы других людей. И даже не людей, а каких-то фантомов. Раньше мне мешали сны, а теперь я долго-долго перед сном пережевываю в голове события чужих жизней. Понятно, что это не доведет меня до добра. Пусть я и отдаю себе отчет, что есть только здесь и сейчас. Здесь и сейчас.

Итак, я родилась в восемьдесят втором. Следовательно, Вера умерла не позже этого срока. Главное — вовремя остановиться. Я дала себе слово, что еще чуть-чуть узнаю, а потом попрощаюсь с профессором. Еще чуть-чуть.

Приняв верное решение, я даже приободрилась и попрощалась с Амелунгом достаточно внятно и вежливо, хоть и сухо.

Я пришла в магазин рано, меня никто не ждал. Эрика сделала всю мою работу, Гюнтера не было на месте.

— Послушай, болящая мать семейства, шла бы ты домой, раз есть возможность, — великодушно предложила Эрика. — Здесь сегодня ничего интересного не предвидится. А еще лучше — сходи на свидание, развейся. Сама знаешь, женщине для полноценного существования необходима иногда хорошая порция мужского содержимого. Бодрит всю следующую неделю!

Она в своем репертуаре. Я не стала признаваться, что, может быть, и сходила бы на свидание, но не с кем. Никого, даже отдаленно напоминающего Тиля Швайгера, на моем горизонте не наблюдалось. Не наблюдалось у меня сегодня и машины. Поэтому я банально отправилась пешком через «Колумбус», чтобы заодно присмотреть сыну подарок на день рождения.

В пятницу днем народу в торговом центре было немного, самое время с толком, с расстановкой заняться шопингом. Но предварительно я решила выпить чашку кофе. Только сделала первый глоток, как на стул передо мной тяжело опустился собственной персоной Гюнтер с чашкой в руках. Я не стала с места в карьер оправдываться, отчего и почему распиваю кофе в рабочее время, решила сперва выслушать его гневную отповедь. Но он не оправдал моих надежд, только нейтрально поинтересовался:

— Кофе пьешь?

Похоже, что как незаменимый работник я уже не рассматривалась. Что, Таня, выходишь в тираж?

— Пью кофе, — подтвердила я бесстыдно.

— Как ты себя сейчас чувствуешь? — поинтересовался Гюнтер после непродолжительного молчания. — Тебе помогает это твое новое лечение?

Я сказала, что помогает. Гюнтеру незачем пока знать, что у так называемого лечения есть и обратная сторона.

Рядом с нами в растерянности остановились трое мужчин. Громко переговариваясь, они безуспешно пытались найти дорогу в отдел бытовой техники.

— Я же помню, что сюда. Вроде бы. Я же вчера был. Наушники купил.

— Да как сюда, если мы тут все по кругу обошли, блин?!

— Или не сюда. Ниже этажом, да? Я помню, что рядом был эскалатор, наверх полз. И плакат висел, что телики со скидкой.

— Да пошел ты! Баламут. Свяжись с тобой…

Я тоже видела этот плакат рядом с эскалатором, буквально несколько минут назад. Я обернулась к троице и с радушной улыбкой помогла: