Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

Верушку с Надюшкой Марининой волей решено было пустить по родительским стопам, в текстильный институт. Все равно ведь малявки еще, хоть и лифчики напялили, не доросли, чтобы самим себе судьбу выбирать. Девчонки, они такие: разреши им выбирать, так в артистки подадутся или, того хлеще, жуликов ловить. Девочки, конечно, неглупые, без троек в аттестате, но для верности Марина связи старые возобновила, мосты навела, Николая привлекла. Все должно быть в порядке. Институт закончат, Марина с Николаем снова подсуетятся, чтобы с трудоустройством ошибки не вышло, чтобы не отправили в Среднюю Азию легкую промышленность поднимать. Упаси господи!

И вот, Вера с Надей ехали подавать документы в текстильный институт.

С утра девочки, знамо дело, поругались. Досталось и ни в чем не повинному Любомиру, задержавшемуся дома и попавшему под горячую Надькину руку.

— Чего ты тут толпишься? В ванную не попасть, в прихожей не развернуться! Унитаз опять весь в каплях, — бушевала Надежда, не в настроении по причине плохо завившихся волос. — Валил бы уже, тебя там твой самокат заждался.

— Велосипед, — спокойно поправил брат.

— Какая разница! — Надька отпихнула ногой стоявшую на проходе спортивную сумку. — Вон, желтую майку лидера не забудь. Таскаешь всякую дрянь, вся квартира по́том провоняла.

— Так я педали кручу, чтобы ты знала. И потею. А где мне стирать? На базе стирать негде.

— Ох, а то ты стираешь! Кирка за тебя горбатится, «чтобы Любашик чистенький ходил», — противно передразнила Надя.

— Не называй Киру Киркой, — вступилась Вера.

— А ты меня не учи!..

И после перепалки в метро ехали молча, не разговаривали.

— Следующая станция «Технологический институт», — объявил бездушный механический голос.

Верушка пошла на примирение первой:

— Вставай, Надя, нам пересаживаться.

Но Надежда демонстративно сидела, уставившись на схему метрополитена, висевшую напротив. Уже въехали на станцию, а упрямая Надька так и не пошевелилась. Вера стояла над ней в растерянности.

— Надь, брось упрямиться, мы сейчас проедем, и придется возвращаться.

Услышала в ответ равнодушное:

— Тебе надо, ты и иди.

— А ты? Ты как же? Документы ведь подать…

— А я никуда подавать не собираюсь, — огорошила сестру Надежда. — Нужна мне эта «тряпка»!..

Пренебрежительной «тряпкой» дразнили в народе текстильный институт.

От неожиданности Вера даже села обратно на коричневый дерматиновый диван, забыв о том, что нужно бы выйти. Рот ее недоверчиво раскрылся, а глаза испуганно увеличились.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Пушкинская», — зазвучало над ухом, но Вере уже было не до того.

— Надя, ты шутишь? — осторожно спросила, с тайной надеждой. — Мы же должны сегодня подать документы, мама спросит…

— Вот пойди и подай, раз ты такая мамочкина девочка. Своих мозгов нету. Ты что, хочешь там учиться? В этой богадельне для старых дев?

— А куда ты хочешь? — Вере все еще не верилось, казалось, что это очередная Надькина жесткая шутка.

— А я никуда не буду подавать. Я на работу устроилась, в ювелирные мастерские. Годик поработаю, а на будущий год поступлю сразу в «Муху».

— Как?.. Зачем в мастерские?.. А мама?.. А как же я?.. — Вера пыталась прийти в себя и осмыслить услышанное.

То, что Надька рисует и даже крутит из медной проволочки разные колечки, ни для кого не было секретом. В Надюшкиных тетрадках все поля и обложки были исчириканы серьгами, брошками и прочей мишурой. На это смотрели дома сквозь пальцы, никакой реальной опасности не замечая. Подумаешь, девочка увлекается изображением украшений! Никто даже предположить не мог, что коварная и непослушная Надька именно в этом видит свою судьбу.

— Ты? Ты как хочешь. А я не потерплю, чтобы мою судьбу кто-то решал. Даже мама. Мама поорет и перебесится, а мне дальше жить. Кстати, папа меня поймет и Кириетта тоже. — Надежда хорохорилась перед сестрой, но в глубине души страшно боялась сделать этот первый, по-настоящему самостоятельный шаг. Одно дело говорить, а совсем другое вечером признаться во всем родителям. А тут еще эта приставучая Верка! — Слушай, оставь ты меня в покое, иди себе и подавай в «тряпку», будешь миллионы метров клеенки на гора́ выдавать. На радость маме. И не строй такие глаза, со мной ничего не случится. Я погуляю до вечера и домой приеду. Иди уже, а?

И Вера вышла на ближайшей станции. Долго стояла, прислонившись к мраморной колонне, пытаясь переварить услышанное. Стояла до тех пор, пока не подошла дежурная по станции, не спросила, все ли у девушки в порядке. Села в первый проезжающий состав, забилась в самый уголок и долго каталась, без четких мыслей и планов, вслушиваясь в стук колес, всматриваясь в темноту за окном.

Вечером вся семья была поставлена в известность, что Надежда — подающий надежды художник и ювелир. По ее словам, именно так отозвался Семен Борисович, папа одноклассницы Людки Манеевой, и какой-то Наумчик, который и позвал Надьку на работу.

То-то Вера удивлялась: что общего у Надьки с Людой Манеевой, что сестра каждый день к Людке домой таскается?

Странное дело, но Марина Львовна отчего-то не метала громы и молнии, тихо съежилась на стуле, в оцепенении молчала.

— Надюша, какой такой Наумчик? — всплескивала руками Кира. — Да они все прохиндеи и аферисты! Ехали бы в свой Израиль! Семен Борисович этот, я знаю, на дому подпольно работает, кольца-серьги делает, золото переплавляет. Это ж уголовщина чистой воды…

— Надя, как называется организация, в которую ты устроилась? Ты уверена, что действительно сможешь этим заниматься? Лучше поступи сначала, научись, а потом работать начнешь, — по-деловому подошел к новости Николай.

Надька сбегала в комнату, принесла перевязанную тесемками старую Верину нотную папку, из которой веером вылетели на стол изрисованные листки. На каждом выполненная в карандаше картинка, изображавшая фигурки людей, птиц, зверей. Все четко прописанные, точно выверенные. Взрослые с недоумением вертели листки в руках, переглядывались.

— Вот, — констатировала довольная Надежда, — это эскизы ювелирных изделий в стиле Фаберже. Наум сказал, что по ним хоть завтра можно работать. Сказал, что я материал чувствую и фактуру. А на работу я пошла на «Русские самоцветы», все официально. Там есть экспериментальная мастерская, в ней Наум Давидович начальник.

Марина Львовна отложила в сторону листок, подняла голову, посмотрела на Веру, которая выпала из поля зрения на фоне последних событий.

— А ты? — И непонятно, чего было больше в ее голосе, угрозы либо надежды.

Вера внутренне сжалась, до боли, до того, что свело под ложечкой.

— Я подала документы в ветеринарный институт, — ответила тихо, но твердо. Была — не была. — Я хочу быть ветеринарным врачом.