Сергей Шаргунов - Свои

– Ну вот я… Я, например… Могу ли я не улететь?..

– Не понимаю, – она смотрела на него с недоуменным прищуром, как если бы он спрашивал, есть ли надежда избежать смерти. – Вам нравится наша страна, Андрей?

– Очень.

Ульяна поощрительно, как новобранца, потрепала его по плечу.

Потом была башня, та самая, которую венчал бронзовый факел. Их поднял лифт на узкую площадку в блеклые небеса, где отчего-то вились настырные мошки. «Мухи», – сказал Андрей. Ульяна сказала: их нет. Андрей заглянул в ее безлунные очи, подозревая особое счастливое зрение. Он отмахнулся в который раз от мушиного набега и вдруг вспомнил, как в первую встречу порозовевшая официантка обмахивала свое личико. Она прятала лицо в ладони и еще гуще краснела. Отрывала пальцы и махала ими, остужая жаркие щеки и комкая виноватую улыбку. Он ее не знал, да и видел-то мельком, и все-таки, все-таки… Он не додумал фразу, но песчинки страстно скрипнули на его зубах.

«Надо, – думал Андрей. – Надо объясниться сегодня после ужина. Надо поговорить по-настоящему. Надо что-то придумать». Хотя сам не знал, чего он от нее хочет.

Он перегнулся через гранитный край в поклоне этой местности. Город-призрак и река-обморок. Жар суховея. Солнце за серебристой завесой напоминало белок яйца, сквозь который едва-едва проступает желток. Голое яйцо. Вероятно, утиное. Где ты там внизу, ждешь ли вечерней встречи, утиное сердечко?

Потом навестили зоопарк, распростертый как город в городе.

Вход – огромная оранжевая морда тигра из гипса, разинутая в клыкастом зевке. Андрей ехал в повозке с розовым балдахином, запряженной парочкой мускулистых пони вороной масти, и спрыгивал возле решеток, сеток и бронированных стекол, галантно подавая Ульяне руку.

Жирафы, верблюды, медведи… Был выходной, повсюду сновали и верещали дети. Белый голубоглазый тигр-одиночка беспокойно ходил из стороны в сторону, Андрей следил за его плавной спешкой, сопереживая. Черный волосатый шимпанзе с седенькой бородой щелкал зажигалкой и попыхивал сигаретой, к всеобщему лютому восторгу. По веткам прыгали лемуры с вопросительными знаками пушистых хвостов и таращили желтые блюдца глаз. Кланялись весенними рогами косули, в чьих пугливых глазах отражалось желание немедленного бегства вглубь загона. Монументальный слон шевелил простынями ушей, степенно кивал публике, захватывал хоботом яблоки и морковь и мгновенно их вдыхал…

– Все наши слоны – это потомки слона-героя, – известила Ульяна отрывисто-громко, пересиливая детский гам. – Первый слон был из Вьетнама. Его подарил Хо Ши Мин великому вождю товарищу Ким Ир Сену.

Собачий павильон. Напротив водоема с бегемотами резвились и лаяли квадратные шнауцеры, немецкие овчарки с высунутыми языками, маленькие лохматые песики-хризантемы ши-тцу, слюнявые сенбернары, долгоухие спаниели, белые и абрикосовые пудели…

Потом ехали по чистому, без единой мусоринки городу, и он, сам не зная как, то ли сочувственно, то ли с завистью разглядывал людей на остановках и за стеклами транспорта, думая, что они прожили всю жизнь, как их отцы и деды, матери и бабушки, и не знают другой жизни и других стран, разве что могут навестить иностранных зверей. Это все происходит в наше время – параллельная реальность. Местное время – это календарь праздников, словно в церкви, все запаяны внутри большого мифа, и поэтому здесь и сама смерть не страшна: что личное исчезновение, что гибель вселенной.

Ехали через квартал пятиэтажек, где проводился двойной урок – рисования и труда. Жильцы домов, высунувшись наружу и рискуя выпасть, малярными кистями старательно мазали стены вокруг окон, каждый заполняя свое пространство. Один дом увлажняли изумрудной краской, другой – сапфировой, третий – янтарной. Из каждого окна – человек с кистью, на каждом подоконнике – ведро.

– Устали? – спросила Ульяна.

– Немного.

– Надо хорошо спать. Завтра у нас народный дворец учебы, школа для сирот, ткацкая фабрика, Музей подарков вождям…

Он поднялся в номер, принял душ, спустился.

Почетный караул официанток у дверей в изящных одеяниях, и среди них знакомый наряд: охристо-желтая юбка, розовый жакет. Он уже улыбнулся ей, когда понял, что это не она. С досадливой кривой ухмылкой, как обманутый школьник, он стремительно прошел мимо нее в столовую. А может, все же она? Что-то поменяла во внешности, еще раз ту же прическу… Кстати, как ее зовут? Озеро. Драгоценное озеро. Он не помнил, как по-корейски.

– Здлавствуйте, – протяжно обратилась девушка, подступив к его столу. – Сито вы будити?

Он тяжело смотрел на нее.

– Джин-Хо? – имя резво всплыло само собой.

Плоское лицо, высокие, почти квадратные скулы в бисерных прыщиках. Ее смущение вызывало раздражение.

– Джин-Хо? – она залилась переливчатым стыдливым смехом. – Это я! Да, так, так… Джин-Хо.

– Нет, погодите, – он обвел отчаянным взглядом официанток, кланявшихся возле столов, и туристов, уже поднимавших свои рюмки и кружки. – Стоп! Мне нужна моя! Та, которая была раньше. Понятно? До этого! Ее звали Джин-Хо! Где она?

– Джин-Хо, Джин-Хо, – гнусавым колокольчиком вторила девушка. – Это я… Джин-Хо… Я вам ваша еда даваля…

Совсем другая, коричневая лента свисала через ее сердце до самого пола.

Собирались на улице толпой человек в двести, долго (бывало, по два часа на морозе) ждали, когда бригадир раздаст талончики и охрана запустит внутрь. Тесно стояли на втором этаже в просторном кармане коридора, потом шли строем…

Больничный запах останкинских коридоров.

Всё ближе яркие софиты огромной операционной.

На стенах – фотографии ведущих, лучших врачей этой клиники, которые улыбаются, как один, рекламируя недосягаемое, но все же возможное счастье.

Игорь Анатольевич уже целый год ходил сюда, как на работу, а все не мог привыкнуть. При подходе к эфирному залу влажнели черствые ладони, ознобная дрожь пронизывала мышцы, словно ему сейчас выступать на всю страну, отстаивать свою правоту, отражать нападки.

Отсидел молодцом несколько часов телешоу, иногда за день переместившись с канала на канал – с этажа на этаж одного здания, а получил за месяц всяко больше, чем он, военный пенсионер, мог бы заработать каким-нибудь охранником. Деньги не самые большие, но – «курочка по зернышку», как с затаенным бахвальством говорил Игорь Анатольевич жене, отправляясь на очередную съемку из своего Зеленограда.

Он предпочитал сниматься тут, в останкинском телецентре, особенно когда обсуждали политику, к которой дышал неровно. Изредка бывал в ангаре давно закрытого авиационного завода на других съемках – про скандальную жизнь звезд, но там не нравилось. Целый день под вопли ведущей и похабные истории гостей в жаркой духоте, кровь закипает, сидишь на жестком, не дают попить и не пускают в туалет. Игорь Анатольевич запомнил навсегда: в сумерках бригадир трусцой выбежал за шлагбаум, люди бежали следом, толкаясь, и вдруг на синий снег упало тело, покатилась шапка. Быстро темнело, светили телефонами, мертвого тормошила и звала по имени немолодая женщина…