Зульфю Ливанели - История моего брата

Павел рассказывал нам о страшной судьбе России. В Первой мировой войне погибло три миллиона человек, после революции и Гражданской войны погибли еще десятки миллионов, во Второй мировой войне погибло двадцать шесть миллионов человек, война в Афганистане забрала еще пятнадцать тысяч, за ней перестройка и гласность обрекли людей на гибель от голода. Короче говоря, русские мужчины, родившиеся в двадцатом веке, никогда не видели спокойной жизни, а русские женщины жили в постоянном страхе.

Этот человек от жизни больше не ждал ничего. Кашлял он так надрывно, что казалось, вместе с кашлем вылетят и легкие. Было видно, как больно от кашля сохранившейся половине его тела. Было ясно, что в этой жизни его еще держала водка и дешевые сигареты, которые он курил одну за другой. Он с уважением смотрел на портреты Ленина и Сталина, висевшие над столом. Казалось, в жизни он гордился всего двумя вещами – Сталинградской битвой и своими дочерями.

Собственно, ради дочерей он и продолжает жить, правда, не знает, что с ними будет, и каждую ночь думает об этом с тревогой. Появлению Мехмеда он был даже рад. Более того, считал, что Ольге очень повезло: ей встретился богатый инженер. Мне даже в какой-то момент показалось, что этот человек попытался пристроить ко мне и младшую дочь, хотя та была еще совсем юной.

Тот первый вечер прошел в дружеской обстановке. На обратном пути Мехмед будто сошел с ума. Он то и дело обнимал и целовал нас с Людмилой, не успевая благодарить.

– Насколько я поняла, в те времена ты мог прикасаться к людям, – перебила меня журналистка.

Я не стал ей ничего объяснять и, кивнув, продолжил рассказ.

– На следующий день Мехмед взял машину фирмы, поехал в Минск и накупил там такое количество съестного и спиртного, которого хватило бы на запас для маленькой столовой. Ужинали мы вновь у Павла и его дочерей. Мне вспомнилась знаменитая фраза Толстого: «Все счастливые семьи счастливы одинаково», потому что в тот вечер мы стали как одна счастливая семья. Что касается меня и Мехмеда, мы стали работать днем как проклятые, чтобы успеть сдать работу к концу дня, а по вечерам вместе с Павлом пили водку с икрой и болтали обо всем подряд.

Только вот что важно: Ольга никогда не веселилась вместе с нами, песен не пела. Она жила в собственном мире. Ее присутствие было каким-то сверхъестественным, словно вызвали духа и он находится в комнате. Мехмед ни на секунду не спускал с нее глаз. Каждую ночь мы возвращались к себе в общежитие, но на ужин стали ходить к ним каждый день, будто к себе домой. Единственной сложностью для всех нас было то, что никто из членов семьи Павла не знал ни одного слова по-английски, а мы не знали ни слова по-русски. Поэтому в беседе на самую простую тему нам нужна была Людмила. Ты понимаешь, насколько трудной является такая ситуация? Как сложно не иметь возможности сказать друг другу хотя бы слово и то и дело поворачиваться к Людмиле, а потом ожидать от нее ответа, глядя в лицо переводчицы, а не того, кого любишь. Конечно, Людмила переводила очень хорошо и быстро, но Мехмеду с Ольгой было нелегко. Им только и оставалось, что переглядываться.

Как-то раз Мехмед предложил на выходные съездить в Минск. Ольге, Людмиле и мне идея понравилась. Младшая дочь Павла осталась с отцом, а мы вчетвером поехали. До вечера мы гуляли по красивым паркам Минска, посетили все достопримечательности, включая Памятник Победы, куда обычно приезжают счастливые молодожены, вечером поужинали в том самом отеле, про который я тебе уже говорил, а потом пошли в бар выпить.

– И конечно, это был тот самый бар, где ты познакомился с Михаилом?

Все-таки у нее прекрасная память, у этой девицы. Я похвалил ее и продолжил.

В баре играл молодой пианист, забавный малый! Он пел песни на разных языках, сам себе аккомпанировал и, казалось, сам себя развлекал. Он придумал необычную штуку: к одной из ножек своего пианино приделал нечто вроде рычага и время от времени, исполняя тот или иной номер, нажимал на рычаг, так что инструмент подскакивал, будто бы сам танцевал. Ольге это «танцующее» пианино очень понравилось. А когда зазвучала мелодия Паоло Конте «Via Con Me», у нее на лице впервые появилось что-то, напоминавшее радость и счастье. Было ясно, что эта мелодия ей понравилась.

Пианист пел с итальянским акцентом: «It’s wonderful, it’s wonderful», раскачивался в такт песне, поднимал свое пианино и весело нам подмигивал. Мы пили не переставая. Мехмед, выбрав удобный момент, шепнул мне по-турецки: «Сходи, забронируй тут три номера. Останемся сегодня ночью здесь».

– Хорошо, – согласился я, а через какое-то время, договорившись с администратором, взял ключи от трех номеров. Когда я вернулся, пианист уже в сотый, наверное, раз играл «Via Con Me», а Мехмед то и дело давал ему чаевые. Я подмигнул брату, что все в порядке. Мехмед с Ольгой вышли танцевать, прижавшись друг к другу, под медленную русскую песню. А мы с Людмилой продолжали пить.

Тут девушка вновь перебила меня:

– А вы что, не танцевали с Людмилой?

– Нет. Не танцевали и не разговаривали. Просто пили.

– Почему?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Так получилось.

Когда Мехмед с Ольгой вернулись на свои места, я сказал, что мы много выпили и не стоит в таком состоянии отправляться в дорогу; почему бы нам не остаться в отеле до утра? Людмила перевела мои слова Ольге. Мысль всем понравилась. «Я уже даже номера заказал», – сообщил я. Мы направились к лифту и поднялись на третий этаж. В этих старых советских отелях на каждом этаже сидела администратор. На третьем этаже тоже сидела толстая русская женщина. Мы весело поздоровались с ней, но она почему-то нам не ответила, а лишь проводила строгим взглядом нашу шатающуюся компанию.

Я вытащил ключи, один дал Людмиле, второй взял себе, а третий протянул Ольге. Ольга, наверное, решила, что будет ночевать одна, но я добавил: «Ваш с Мехмедом». Людмила перевела эти слова. Тут произошла заминка, несколько мгновений все неловко молчали, а потом Ольга рассмеялась и взяла ключ. Думаю, она была сильно пьяна, потому что не привыкла столько пить и не соображала, что с ней происходит.

Мы разошлись по комнатам. Первым делом я пошел в ванную и ополоснул лицо холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя, а затем, не раздеваясь, упал на кровать. Не знаю, сколько я проспал, меня разбудил телефон.

Тут девушка вновь меня перебила:

– Минуточку! Значит, между вами с Людмилой ничего не произошло? Это ведь ненормально!

– Если бы ты ее знала, ты бы поняла, что совершенно нормально, – сказал я и продолжил: – Людмила была холодна как лед и, несмотря на то, что мы вместе выпивали и развлекались, никогда не переставала вести себя официально. Она прятала свою красоту, связывая свои темные волосы, чудесно контрастировавшие с белой кожей, в тугой узел, а глаза скрывала очками в черной черепаховой оправе. В ней не чувствовалось ничего женского, и поэтому ничего такого мне в голову не приходило. И не только одному мне – никому на стройке. Мы были просто коллегами.