Марк Хэддон - Крушение пирса

А Софи наверху металась из комнаты в комнату, окликая свою дочь и тщетно пытаясь ее найти. Ее все сильнее охватывала паника. Возможно, Аня так испугалась, что выскочила из дома и бросилась бежать в неизвестном направлении? — с ужасом думала Софи, продолжая звать дочь. Но Аня уже не могла услышать призывы матери: она давно была без сознания и лежала, скорчившись, в тесном ледяном убежище под крышей.

Софи вернулась на кухню и сообщила всем, что никак не может найти Аню.

— Но куда она могла тут уйти? — попытался успокоить ее Лео.

Но Софи продолжала волноваться:

— Послушайте, в доме Ани точно нет, я в этом уверена.

Не все сразу осознали смысл ее слов, и кто-то даже возразил:

— Да она просто из той комнаты выбежала и теперь где-то отсиживается.

— Нет, она выбежала из дома! — стояла на своем Софи.

— Твою мать! — Лео вскочил и обратился к отцу: — Пап, где твой фонарик?

Лео и Роберт обыскали весь сад. Заглянули в сарай и за высокие деревянные шпалеры для роз. И даже в компостную яму. Потом взяли бамбуковые подпорки для растений, стоявшие за кухонной дверью, и принялись тыкать ими в сугробы. Лео старался не думать о том, что, если и отыщет таким методом свою дочь, она наверняка будет уже мертва.

Прошло, наверное, минут десять, и вдруг Дэвид, сидя на кухне, как бы между прочим заявил:

— А я знаю одно укромное место, где она могла спрятаться. Наверху в ванной комнате в стене есть что-то вроде ниши…

Софи сломя голову ринулась туда. Через пару лет, когда их отношения достигнут самого дна, она, вспоминая этот случай, с размаху влепит сыну пощечину и назовет его «злобным маленьким дерьмецом», потому что он с самого начала все знал и молчал. А когда распадется ее брак с Лео, она в глубине души будет уверена: в этом тоже виноват ее сын, который оказался способен спокойно сидеть на кухне и есть печенье, ничуть не обеспокоенный ни отсутствием сестры, ни тем, что она, вполне возможно, умирает наверху, в своей ледяной щели.

Софи ногой распахнула дверь ванной комнаты, отодрала от стены панель и вытащила девочку из щели. Холодное и чуть влажное тело Ани казалось абсолютно безжизненным, ее руки и ноги бессильно болтались. Софи отнесла дочь в спальню, и Мартин, вспомнив наконец, что он врач, начал действовать. Вдвоем они раздели Аню, натянули на нее ее сухую и теплую ночнушку с кроликами и уложили под стеганое одеяло. Саре велели принести фен для волос, включить его на полную мощность и непрерывно направлять горячую струю воздуха на сотрясаемую страшным ознобом девочку. Эмми принесла теплую вязаную шапку.

— Ее нужно отвезти в больницу, — настаивала Софи.

— Для этого ее снова придется вытащить на холод, — возражал Мартин. — И потом, в больнице с ней будут делать абсолютно то же самое, что делаем и мы.

— Но она поправится? — дрожащим голосом спросила Софи, и Мартин честно признался:

— Не знаю. — Именно эти его слова Софи будет помнить до конца своих дней, а вовсе не то, что именно свекор сумел спасти ее дочь. Ее потрясло, как спокойно Мартин принял тот факт, что ему, возможно, не удастся вернуть Аню к жизни.

Мэдлин налила горячего сладкого чая в детский поильник с носиком, который на всякий случай приберегала с тех пор, как ее внуки были младенцами, и принесла Софи. Та осторожно втиснула носик кружки между губами Ани.

— Попей, дорогая, попей.

Лео и Роберта позвали из сада. Сначала Лео испытал невероятное облегчение от того, что его дочь нашлась и жива, но его тут же охватил ужас — он увидел, что девочка ни на что не реагирует, а ее неподвижный взгляд устремлен куда-то вдаль. Он наклонился к ней, поцеловал и бодро окликнул:

— Эй, малышка!

В небольшую спальню постепенно набилось столько народу, что Мартин рассердился и велел всем уйти — все равно им там делать было нечего. Сара и Эмми послушно спустились на кухню и принялись мыть посуду, а Роберт попытался навести в столовой хотя бы относительный порядок. Он смел осколки разбитых часов, скатал и засунул в полиэтиленовый мешок пропитанный кровью ковер, а затем вынес его в сад; снял со стены и вынул из забрызганной кровью рамы карту Бедфордшира и аккуратно убрал ее в ящик комода. Затем он дочиста вымыл с мылом раму и оконное стекло; соскреб с обоев засохшие кровавые ошметки; снял с окон шторы, сунул их в ведро с мыльным раствором и оставил отмокать. Проделав все это, Роберт выключил в комнате свет, закрыл туда дверь и символически подпер ее стулом.

Все это время Гевин просидел за кухонным столом, не произнеся практически ни слова. От боли он особенно не страдал. Собственно, в нем всегда было нечто от мальчишки-сорванца, который привык к грубым развлечениям, болезненным падениям и царапинам, полученным в результате лазанья по деревьям, так что физический дискомфорт был для него делом обычным и не таким уж неприятным. Не слишком встревожен он был и тем, что случилось с Аней, а также возможным исходом ее долгого пребывания в ледяном убежище. Гевин вообще обладал способностью полностью игнорировать все, в данный момент к нему самому отношения не имевшее. Больше всего его беспокоило то, что он никак не может повернуть все эти события себе во благо — в такой ситуации он никогда еще не оказывался.

Эмми где-то поблизости возилась со сковородками и сотейниками. Ей хотелось бы немедленно вернуться в Лондон и снова каждый вечер, забыв о своем светском образе, входить в гостиную на сцене, где на заднике изображен залитый дождем фьорд, и приветствовать пастора Мандерса: «Как хорошо, что вы так рано пришли. Значит, мы еще до ужина успеем покончить со всеми делами…» Ведь к Гевину ее привлекла именно его поразительная неуязвимость, являвшаяся как бы противовесом его избыточной самоуверенности и полному отсутствию чувствительности. Но теперь, когда ей стало ясно, что и Гевина можно сломить, она никак не могла избавиться от неприятных подозрений, что когда-то забралась не в ту спасательную шлюпку.

Той ночью спала одна Мэдлин, но и ей, даже под воздействием успокоительного, удалось проспать только до четырех утра, а потом сквозь рассеивающийся туман снотворного перед ней вновь стали явственно проступать кровавые картины минувшего вечера. Лео все уговаривал Софи прилечь и немного отдохнуть, но она отказывалась, утверждая, что ни о каком отдыхе и речи быть не может, пока она не увидит, что Аня способна встать с постели и нормально держится на ногах; впрочем, если честно, и сам Лео испытывал примерно те же чувства. Сара была слишком разгневана, чтобы спокойно уснуть, и Роберту, как всегда, тоже приходилось бодрствовать на тот случай, если ему придется поглотить и растворить в себе или хотя бы отвести от других безудержный гнев жены, чтобы не усложнять и без того непростое положение вещей.