Марк Хэддон - Крушение пирса

— Ты что, всерьез предлагаешь обойтись без вызова полиции? — изумилась Сара, возмущенно тряхнула головой и фыркнула, словно у нее не хватало слов, чтобы выразить чувства. — Да его внутренности у нас по всему гребаному потолку размазаны!

Мартин хорошо помнил, что, когда он в последний раз велел дочери успокоиться, она швырнула в него обеденной тарелкой, а потому сказал совершенно спокойно:

— Дай мне две минуты.

— Одну, — тут же заявила Сара.

— Но твой брат может сесть в тюрьму. И весьма надолго.

Гевин энергично помотал головой:

— Нет, этого уж точно не будет!

Однако сестра не дала ему говорить:

— А ты заткнись, черт бы тебя побрал! Не желаю больше ни слова из твоей гребаной пасти слышать!

И Гевин, стиснув зубы и прижимая руку к сломанным ребрам, был вынужден промолчать, но мысленно все пытался оправдать собственную неспособность дать сестрице должный отпор.

А Сара между тем повернулась к отцу:

— Пятьдесят секунд!

— Он вторгся в наш дом…

— Нет, его пригласили войти. Он был нашим гостем.

— Ну да, гостем с ружьем в руках!

— Ружья у него в руках тогда не было.

Если бы Мартин был юристом, он, возможно, сумел найти выход из этих непролазных дебрей, но одному лишь Богу известно, каким мог бы этот выход оказаться.

А Дэвид между тем судорожно пытался придумать, как бы ему по-тихому вытащить телефон и сфотографировать труп. Он не был уверен, что взрослые не сочтут его действия чем-то особенно безнравственным — все-таки незнакомец был мертв, — но все же очень надеялся, что необычность сложившейся ситуации позволит ему незаметно осуществить задуманное.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы, все девять человек, дружно солгали? — спросила у отца Сара. — И потом до конца жизни повторяли эту ложь в самых мельчайших подробностях? Неужели ты думаешь, что такое и в самом деле возможно?

Дочери, думал Мартин, следовало бы быть юристом. А сыну суждено сесть в тюрьму. Какой скандал! Какое ужасное, непредвиденное развитие событий! И Мартин решил, что обязан хотя бы свести до минимума воздействие всего этого на Мэдлин, что будет и весьма сложно, и весьма неприятно. Ладно, сказал он себе, для начала он опечатает эту комнату, затем прикажет убрать здесь как следует, а через некоторое время полностью сменит обстановку…

Между тем Сара, медленно поворачиваясь по кругу и по очереди заглядывая каждому в глаза, спрашивала:

— Ну что, у кого еще есть возражения?

Возражений не было; все понимали, что Сара права. И даже, пожалуй, в какой-то степени испытывали определенное облегчение от того, что именно она взяла все на себя и собирается совершить неизбежное. Но позвонить в полицию Сара так и не успела, потому что царившую в комнате тишину внезапно нарушило громкое бульканье и клокотанье, исходившее из тела незнакомца. Услышав эти жуткие звуки, Эмми пронзительно вскрикнула и, странным образом размахивая руками и как бы отгоняя что-то от себя, исполнила на месте нечто вроде маленького танца, который в любой другой ситуации мог бы показаться очень смешным.

— Эмми… — бросился к ней Мартин. — Что с тобой, Эмми? — Он подождал, пока его невестка немного успокоится, и пояснил: — Это же просто выходят скопившиеся у него внутри газы. — Он счел необязательным добавлять такие пикантные подробности, как непроизвольное опорожнение кишечника у покойного. Сейчас Мартина больше всего волновало состояние Мэдлин. Как она там, на кухне? — думал он. Надо бы поскорее пойти туда, посмотреть… И тут вдруг покойник сел и открыл глаза.

Эмми буквально рухнула на стул, потом бессильно обмякла и, боднув лбом кофейную чашку, сползла со стула на пол. Все это произошло так быстро, что Роберт даже подхватить ее не успел. Гевин издал какой-то странный звук, более всего напоминавший собачье поскуливание. Дэвид в очередной раз пришел в восторг от происходящего: это было в тысячу раз удивительнее всего, что он когда-либо видел. И все же он немного сомневался: а вдруг это какой-нибудь невероятный фокус?

А незнакомец, хотя ему явно не хватало большей части внутренних органов, чувствовал себя, похоже, гораздо лучше Гевина. Он тщательно пригладил свою окровавленную бороду, придав ей прежнюю форму, и встал на ноги с таким видом, словно просто споткнулся на улице. Затем он прошел через всю комнату, и было отчетливо слышно, как при этом подошвы его башмаков то прилипают, то отлипают от залитого кровью пола, поднял свой обрез и снова сунул его во внутренний карман пальто. Когда он подошел к Гевину и остановился, глядя на него сверху вниз, жалкий скулеж Гевина превратился в еле слышный плач. Незнакомец улыбнулся. У него вообще был довольный вид человека, который только что уплел отличный обед в хорошей компании.

Гевин, понимая, что это последние мгновения его жизни, очень хотел бы держаться более достойно и вести себя по-мужски, но боль в сломанных ребрах и резкие перепады в настроении присутствующих настолько его измучили, что у него хватило сил лишь покорно закрыть глаза и ждать, когда наступит вечная темнота.

Но темнота не наступала, и он услышал, как незнакомец говорит: «Мы с вами непременно увидимся на следующее Рождество». Затем, тщательно застегнув все пуговицы своего пальто и скрыв под полой обрез, а также свою развороченную грудную клетку, он прибавил: «Но тогда уже будет моя очередь». После чего он спокойно выпрямился, повернулся так, чтобы его прощальные слова расслышал каждый, и сказал: «А теперь я желаю всем вам доброй ночи и веселого Рождества».

Затем он широкими шагами подошел к тому же французскому окну, распахнул его и шагнул наружу. Его мгновенно окутал целый вихрь снежинок, и он исчез в темноте.

Гевин сидел, уронив голову на руки, и тупо изучал древесные волокна на кухонной столешнице, выжидая, когда подействует выданный матерью кодеин. Сара заварила чай в большом чайнике и выставила на стол тарелку с печеньем; да и все остальные тоже, казалось, в определенной степени успокоились. Во всяком случае, печенье с кремом и драченой и чашка горячего чая, обхватив которую можно погреть руки, очень этому способствовали. Только теперь стало заметно, что на виске у Эмми кровавая ссадина.

Дэвид наконец-то осознал полнейшую невероятность всей этой ситуации и некоторое время едва не звенел от возбуждения — еще бы, ведь он только что успешно прошел, можно сказать, настоящую инициацию! Его мужество было подвергнуто такому испытанию, какое его друзьям вряд ли когда-либо доведется пережить! Его, правда, очень огорчало, что он так и не сумел сфотографировать мертвеца, однако проскользнуть в столовую со своим телефоном он все же ухитрился, хотя дед закрыл туда доступ абсолютно для всех. Но сами по себе кровавые пятна на потолке и на стенах показались Дэвиду не слишком впечатляющими; впрочем, он надеялся, что фотографии получатся достаточно страшными и смогут дать представление о том, как выглядела сцена убийства. Впервые произошедшее показалось Дэвиду не просто печальным, но ужасным и глубоко отвратительным, и до него только сейчас стало доходить, что он был свидетелем того, как его родной дядя убил человека. И этот жуткий факт не стал для него более приемлемым, даже когда он собственными глазами увидел, как убитый сам поднялся с пола и объявил, что на следующее Рождество убьет его дядю.