Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

«Это из какого-то фильма Вуди Аллена?» — написал парижанин.

— Тогда приступим. Вам слово, мадемуазель.

— Allors [26] Итак (фр.). . Приступим.

«Paris, salut, Cheri! Bonjour, la Ville de la majuscule… c’est tout dire. Je sais que tout est déjà dit de toi, tout est chanté, tout est écrit. On parlait de toi et on écrivait à toutes les époques en envoyant aux amis, aux connaissances et aux envieux des cartes postales avec ton image, mais est-ce qu’on t’écrit personnellement? Est-ce que tu a déjà reçu une lettre? Je ne comprends pas, comment on peut parler de toi comme d’une ville. Est-ce que les villes savent éprouver les émotions comme toi et moi? Est-ce que les villes sont capables de comprendre la personne comme Tu m’avais compris? J’ai vu beaucoup de merveilleux coins du monde mais c’était en effet «de simples villes». Et Toi, Tu est vivant, veritable, fou, sensuel, charmant. Tu fais rever ceux qui ne savent pas ce que c’est le Rêve. Tu provoques les larmes aux gens qui ne peuvent pleurer qu’en ayant perdu leur fortune. Toi, tu pénètres dans l’âme et à l’inconscience. Tu t’approches à pas de loup sans qu’on s’en aperçoive, doucement, plein de tact, avec la pointe de charme qui t’est propre et ensuite tu frappes dessus… assène un coup ponctuel, précis, en plein dans le mille qui s’appelle le Coeur.

Ton ciel insolent me regardait bien en face en me comprenant sans parler et en me lisant comme le livre ouvert… il lisait dans mes pensées toutes mes idées, stimulait mes désirs, me faisait penser à celui que j’essayais oublier de vive force. Toi, tu a appris tous mes secrets et comme un ami le plus dévoué tu les a enterré aux coins obscurs de Montmartre. Comme c’était étrange d’observer des gens qui se trouvaient à côté de moi non loin de Sacré Coeur et Te regardaient du haut en bas. Tantôt ils me regardaient, tantôt ils te regardaient mais ils ne comprenaient pas que nous étions ensemble… ils n’entendaient pas notre conversation, ils ne soupçonnaient pas que de choses nous avions dit l’un à l’autre là-bas, à Montmartre. Ils te regardaient d’un air hautain mais toi, de toute façon tu planais au-dessus d’eux, tu les observais avec une parcelle d’ironie et d’ennui, d’ailleurs comme moi.

Nous nous ressemblons, nous sommes si libres, nous n’avons pas besoin de ces visages, de ces paroles bêtes, des aspirations stupides, des actions absurdes, des regards qui dans leur majorité expriment une platitude, une vanité et une futilité d’âme. Nous avons un mystère commun qui fit de nous réellement un couple. Je T’aime et Tu m’aimes. Tout est simple et en peu féerique. Je te dirai en toute franchise: je suis charmée par ta liberté. Tes astres ne meurent jamais. Ton soleil ne frappe jamais avant d’entrer dans la chambre de quelqu’un ou même dans la vie. Tes maisons et des chateaux n’ont besoin personne pour continuer à exister et pourtant ils ne seront pas vides, ils ne perdront pas leur charme mais au contraire ils conserveront davantage encore leur ambiance et originalité. Même Ta lune, elle est aussi française.

Paris, cheri, je partirai — tu n’écriras pas, tu ne téléphoneras pas, je resterai simplement dans ta memoire et tu m’attendras… patiemment, sans gêne, sans frémissement au coeur mais avec la curiosité. Tu m’attendras simplement parce que ce sera tres intéressant pour toi de savoir quel secret je préparerai pour notre rencontre suivante. Toi et moi — nous sommes les amants presque idéaux. On peut t’aimer à la folie, fondre en toi, se fier à toi, succomber à ta tentation une fois pour toutes et finalement on peut s’enfuir chez toi, mais en même temps savoir et comprendre qu’après la séparation suivante tu ne dérangera pas, n’importunera pas par tes conversations absurdes et les phrases banales affectées…» [27]

Я старалась читать медленно, с паузами, с расстановкой, делая правильные ударения на тех или иных французских словах, но это был в чистом виде экспромт без малейшего шанса на подготовку. Я сбилась дважды или трижды, несколько раз голос подвел и дрогнул, но все-таки я дочитала до самого конца, до последнего слова «никогда» в заключительном предложении:

«Et j’espère que lui aussi comme toi un jour m’embrassera tout simplement, encore une fois et ne me quittera jamais» [28].

Оторвавшись от дисплея айфона, я робко подняла глаза на Дженнаро. Предсказать его реакцию по традиции оказалось очень непросто, но мне показалось, что в его взгляде что-то изменилось.

— Простите, я же сразу сказала, что ничего из этого не вый…

— Стоп. — Это был первый раз, когда он резко оборвал меня на полуслове. — Мадемуазель, во-первых, все было великолепно. Во-вторых, у вас замечательный эпистолярный стиль и вы обязаны писать, но…

— Но?..

— Один момент мне не понравился.

— Какой именно?

— Вам не говорили, что когда вы читаете на публику, было бы неплохо поддерживать визуальный контакт со слушателями?

— Да… Знаю, знаю. Простите.

— Но в остальном мне действительно очень понравилось. Благодарю за доставленное удовольствие. — Он подал знак официанту и утвердительно кивнул головой. — Простите, я вынужден был приостановить подачу эшпады, чтобы не прерывать ваше чтение. Надеюсь, я не заморил вас голодом.

— Нет. Как раз наоборот. Спасибо!

Нежное филе эшпады никак не ассоциировалось с тем демоническим красавцем, которого совсем недавно продемонстрировали нам на металлическом подносе. Рыба таяла на языке и влюбляла в себя с каждым поглощенным кусочком. Хэнди моего спутника постоянно вибрировал, вызывая плохо скрытое раздражение с его стороны. Когда телефон прожужжал десятый раз подряд, он извинился, но все же ответил настойчивому абоненту:

— Франгиция…

В трубку ему что-то мучительно долго рассказывали, но ответы Дженнаро были предельно сдержанными и односложными: «Да», «Я не поеду туда на ланч», «Где?», «Не знаю», «Количество просмотров на YouTube еще не говорит о том, что это что-то стоящее», «Ее ожидания — ее проблемы», «Если и приеду, то точно не один».

Нажав на отбой, он посмотрел на часы, которые по своей скромности не уступали оставленному на паркинге автомобилю:

— Мадемуазель, еще раз прошу прощения. Скажите, у вас есть какие-либо планы на вечер, кроме как обливаться слезами на фоне заката в «Villa Cipriani»?

— Нет, но спасибо, что напомнили… — Я больше не могла на него сердиться, просто разучилась.

— А как вы относитесь к бразильской музыке?

— Не знаю. Вся моя Бразилия ограничивалась стыковками в Сан-Паулу по пути в Аргентину.

— Ясно. Тогда в девять вечера я заберу вас на той же улице у музея Фрейтаса. Договорились?

— Договорились, — неуверенно подтвердила я.

Когда «Rolls Royce» плавно выныривал из подземного паркинга Camara de Lobos, его обладатель снова бросил взгляд на часы и сказал:

— К сожалению, до вечера я буду вынужден с вами расстаться. Но прежде чем вернуть вас домой, я покажу вам еще одно место. Время не позволяет, но позволяет.

«Royce» выскочил на горную дорогу и помчался над океаном.

— А что за место?

— Место, где я попрошу вас об услуге.

— Какой такой услуге?

Я непроизвольно вжалась в мандариновое сиденье.

— Вы же не думаете, что я просто так с вами катаюсь и показываю остров?

Я и в самом деле так не думала, потому что давно перестала верить в сказки о Золушках, спящих принцессах и коварных колдуньях. Вся эта сладкая чушь еще ни разу не увенчалась моим личным хеппи-эндом. Если, конечно, хеппи-эндом не называть кокаиновые оргии моих бывших состоятельных ухажеров. Следующий вопрос Дженнаро заставил меня вздрогнуть:

— Мадемуазель, вы боитесь высоты?

— Нет.

— Хорошо.

Н. е. х. о. р. о. ш. о. Я очень сильно боялась. Я очень сильно боялась высоты.

Украдена из музея Эдварда Мунка в Осло во время вооруженного ограбления 22 августа 2004 года.

Текущий статус: картина возвращена в экспозицию музея в Осло.

Мы припарковались неподалеку от симпатичного кованого заборчика, который опоясывал территорию, по виду напоминающую национальный парк. Заложенные уши намекали на то, что метраж над уровнем моря оставлял желать лучшего, учитывая мою патологическую боязнь высоты. Самое странное, что характер этого страха не был врожденным, и я не находила никакого логического объяснения его происхождению. Просто в один прекрасный день я перебегала через мост в хорошо знакомом мне городе и почувствовала так называемое «Vertigo», присущее одному из хичкоковских героев. У меня не кружилась голова, когда я становилась на стул, чтобы поменять перегоревшую лампочку, я могла спокойно сигануть с парашютом с крыла самолета и получить удовольствие от свободного падения, опробовав все три аттракциона на крыше казино «Stratospherе» в Вегасе, но в какой-то момент жизни я честно призналась себе в том, что времена отчаянных фотографий на краю обрыва для меня закончились. Если я находилась на высоте и вокруг не было надежных ограждений, дрожь в коленях набирала устрашающий темп и не поддавалась контролю в любой его степени.