Александр Лапин - Святые грешники

Поэтому, обращаясь к владыке, Дубравин в глубине души надеялся еще и на совет. И кто, как не человек такой высокой духовности и признанного авторитета, может дать его.

Время шло. И наконец в приемной началось движение. Заглянул в дверь суровый чернец с огненными глазами. Зазвучали в соседних комнатах голоса. Секретарь весь подобрался, напружинился.

Во дворе заурчал мотор автомобиля. Послышались шаги. И на пороге появился сам Амвросий. В обычной рясе и шапочке-скуфейке он не казался сегодня таким важным и осанистым, как на разного рода официальных мероприятиях и богослужениях. Его раскрасневшееся лицо с седеющей бородой отдавало таким розовым, сияющим светом, что Дубравин невольно подумал: «Есть в нем что-то детское, слегка наивное! Вот что дает внутренний покой. И благодать. Вот и хорошо! Такой человек быстрее поймет мои заботы!»

Прошли в кабинет. Он у митрополита был побольше, чем у Дубравина. И обставлен весьма солидно. Особенно удивили Александра колонны в углу. Часы в рост человека. Дубовая мебель светлых тонов. На стенах портреты патриарха. И иконы в хороших, а некоторые и в дорогих окладах.

Судя по всему, резиденция раньше была каким-то дворянским гнездом средней руки. И тут, где теперь кабинет иерарха церкви, была либо небольшая гостиная, либо танцевальная зала.

Разговор сразу пошел деловой:

— Ну, как дела, Александр Алексеевич?

Дубравин, стараясь особо не вдаваться в долгие подробности, начал рассказывать о работе «Трезвого дела»:

— Хорошо, владыка. На первом этапе мы запустились в основном в прессе. Начали выявлять факты продажи спиртного детям и подросткам. И по каждому факту давали публикации в прессе. Я сам начал вести передачу на телевидении, посвященную этому вопросу. Теперь же нам надо переходить от количества к качеству…

Митрополит внимательно слушал Дубравина, периодически поглядывая на него поверх очков и, видимо, пытаясь что-то понять в сидящем перед ним человеке. А Дубравин как-то так незаметно перешел к основному, за чем пришел:

— Но у нас есть проблема, которую мы сами без вашей помощи решить никак не можем. Речь идет о нашей церкви в Луговом. К сожалению, не удается запустить ее в работу. Нам нужен постоянный священник. Чтобы хотя бы служил еженедельно. А лучше всего такого, который бы жил там.

И понимая, что священник — живой человек, добавил, как бы извиняясь за такую прозу жизни:

— Мы, владыка, ему уже и дом приготовили в деревне. С участком. И зарплату ему положим достойную, чтобы не бедствовал. Хотелось бы, чтобы человек был, как говорится, с душой. Болел за дело.

Амвросий согласно и одновременно начальственно закивал седой головой:

— Я поговорю с благочинным вашего района, чтобы он повнимательнее отнесся к этому делу. Подыскал хорошего человека на приход!

Вот вроде бы все сказано про официальные дела. Теперь хорошо бы и о личном, душевном поговорить. Но едва Дубравин раскрывает рот и пытается сказать, что вот, мол, владыка митрополит, хочу поделиться своими проблемами, как раздается треньканье телефона и голос юного секретаря по селектору:

— Владыка, звонят из Москвы! Срочно. Из отдела международных отношений. По поводу вашей поездки на конгресс…

— Соедините! — отвечает Амвросий. И взгляд его, направленный на Александра, как бы оправдываясь, говорит: «Вот видишь, милый. Занят я! Дела не отпускают!»

Дубравин — человек в общем-то догадливый. И тактичный. Он откланивается. И выходит. Про себя думает: «Ну ладно. Не получилось поговорить с митрополитом. Может, как-нибудь в другой раз. Или с отцом Мефодием посоветуюсь. В конце концов, он же тоже священник».

Прошло несколько месяцев. Но, видно, что-то в церковной машине не очень четко срабатывало. Как-то после одной из редких и коротких праздничных служб, которые иногда проводил благочинный в их церкви, Дубравин справился у него будет ли выполнена просьба общины. Будет ли дан им отдельный священник на приход? Но, похоже, благочинный (это был молодой, красивый, с породистым лицом священник, судя по всему, из успешных, хорошо устроившихся и вовсю строящих карьеру) был обижен и, может быть, даже раздражен тем, что «прихожанин» пошел мимо него в вышестоящие инстанции. И отнесся к этому вопросу без энтузиазма:

— Да, владыка митрополит вызывал меня. Беседовали. Сказал обратить особое внимание. У меня есть один молодой священник на обучении. И через полгодика, когда он будет готов, я вам его представлю. А пока я сам буду приезжать почаще. Сам буду служить!

Вроде все шло гладко. Дано обещание. Под это обещание община подняла ставку содержания священника. И стала ждать.

Но дни шли за днями, недели за неделями. А постоянный священник так и не появлялся.

Грустно было Дубравину наблюдать это бездействие. Но, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезь.

А люди у них в общине подобрались активные и деловые. И сидеть без работы не могли. Сами обихаживали храм. Заказали, отлили и повесили колокола. Подвели газовое отопление, организовали охрану. Начали думать о новой росписи. Много проблем было с узакониванием строения. Ни по одному плану в районе оно давно не числилось. Пришлось действовать через суд. По его решению местные власти признали церковь существующей.

Это были маленькие, но победы их прихода. А главного не было. Благочинный по-прежнему наезжал редко. Быстро отслужив короткую службу, садился в свою иномарку и торопливо уезжал в район. Там у него был главный храм, о котором он заботился. Там была и главная многочасовая обедня. Там был и основной доход.

Так что Дубравин теперь с грустью смотрел на храм. И понимал, что церкви ни этот храм, ни они сами по большому счету не нужны.

— Ну что ж, как говорится, на нет и суда нет! — повторял он иногда материнскую присказку. — Видно, не со зданий надо было начинать. Это нам урок. На Бога надейся, да сам не плошай!

Но было ему сначала от этих мыслей горько и грустно-грустно. Иногда он размышлял о причинах такой неудачи:

«А в чем же наша общая ошибка? Ошибка всего нашего народа? Может быть, в чрезмерных надеждах на церковь? В наших ожиданиях от нее чего-то особенного? В нашем тотальном непонимании простых вещей? Ну, хотя бы таких, что вера, религия и церковь — это разные понятия. Вера — это то, что горит в груди. Религия — это система обрядов, ритуалов, догматов, которые призваны зарождать и поддерживать веру в человеке. А церковь — это организация, корпорация людей, которая должна “продвигать” религию. И как в любой организации, в ней полно самых разных “человеков”, которые живут и работают, движимые не только верой, но самыми разными интересами — деловыми, карьерными, коммерческими, семейными. А мы, простые люди, думаем, что если человек одет в рясу и совершает разного рода ритуальные действия, то он уже по меньшей мере святой или на пути к святости. Наивные мы люди. Надо быть трезвее!»