Йозеф Кадлец - Повести

Больше не удавалось ни посидеть с инженером Дашеком, ни встретиться с банковским служащим Пенкой, которого видели лишь по утрам, да и то мельком, потому что он вставал позже всех, а ночью, как мышь, неслышно пробирался через их комнату, ни даже с Эдой. Утром — суетливый, поспешный уход на работу, а по вечерам, вернувшись домой, Людвик чувствовал такую усталость, что ему хотелось только лечь и уснуть.

Вечерами Эды чаще всего дома не было, хотя он не работал сверхурочно, значит, бродил где-то, приходил поздно, спал все меньше и меньше, словно постепенно отвыкая ото сна.

Однажды за завтраком Людвик спросил Эду, где он пропадает, почему приходит так поздно; тот бросил коротко:

— А что мне тут делать одному? Торчать в четырех стенах?

Так они и жили — вместе, но каждый сам по себе, каждый шел своим путем, и их и без того странные отношения становились все более странными и непонятными, будто они поворачивались друг к другу спиной и чем дальше, тем больше отдалялись.

Иногда человеку не удается избежать неприятностей, хотя он всячески стремится к этому. И он наталкивается на непонимание, неприязнь, недоброжелательность. Быть может, это случилось потому, что начальник устал, перенервничал либо просто был в плохом настроении, но все упреки за несвоевременную сдачу работы посыпались на Людвика. Он обвинил Людвика в том, что тот нарушает график работ, придумывает разные отговорки и трудности, вместо того чтобы делать свое дело. А между тем Людвик трудился с энтузиазмом, и работа у него спорилась, он не слонялся без дела, не бил баклуши и не увлекался пустопорожней болтовней, как другие. И поэтому упрек начальника был как гром среди ясного неба. Людвику начинало казаться, что начальник почему-то придирается к нему, наверное, недолюбливает и потому не желает видеть, какой он прилежный. Что толку лезть из кожи вон, когда этого не хотят замечать!

Людвик задержался еще на час, чтобы утром в присутствии всех сдать начальнику законченную часть своей работы.

Домой шел уставший и раздосадованный. Он очень опасался, что у Дашека опять собралась компания картежников, что его ждет бессонная ночь, а так хотелось хорошенько отдохнуть, выспаться.

К своему удивлению, он застал дома Эду. Тот сидел за столом, подперев руками подбородок, и тупо глядел в пустоту.

— Невероятно, ты дома! — воскликнул Людвик.

— Чего тут удивительного, — пробормотал Эда. — Просто у меня болит голова.

— У меня тоже. — Людвик вдруг тоже почувствовал головную боль. — Заработался. Целый день сижу в помещении и даже не знаю, что творится на улице.

— А в «Деннице» сегодня последний день, — произнес Эда без всякой связи с предыдущим.

— Что? Где это?

— Ты как был, так и остался неотесанным деревенским парнем, — ответил Эда без злобы. — Знай, что «Денница» — это вполне приличный бар. Там бывает немноголюдно, поэтому я туда и хожу.

Людвик подошел к столу и, боясь, как бы Эда снова не умолк, спросил:

— Что тебя там еще привлекает?

— Ничего особенного, — ответил тот. — Посижу, поговорю с барменшей. Вполне приличная девочка…

— Ты же говорил, что у тебя дома невеста, — не унимался Людвик.

— Это правда, — согласился Эда. — Но кому плохо от того, что я поболтаю с девчонкой?

— О чем?

— Да ни о чем. Например, о бессмертии майских жуков, — улыбнулся Эда, — или о коварстве жизни…

Людвик не представлял, как Эда с кем-то беседует. Возможно, он действовал на собеседников по-другому, ему, неразговорчивому, замкнутому, они охотно поверяли свои тайны. Иногда людям достаточно того, что их кто-то внимательно слушает.

— Представляешь, Ремеш, что играл тут в карты, привез жену, — проговорил Эда задумчиво. — Он теперь снимает отдельную комнату…

— Почему ты мне об этом говоришь?

— Возможно, я тоже женюсь. Привезу жену, и будем жить с ней вместе. По крайней мере вечерами стану сидеть дома.

Людвик никак не мог понять, почему он заговорил вдруг об этом.

— Я без женщины не могу, — сказал Эда с неожиданной грустью.

— Что же будет со мной? — испугался Людвик.

— Что будет? Останешься здесь, вся комната будет твоей. А я найду что-нибудь получше, в более удобном квартале…

Людвик готовился ко сну. Эда все еще сидел за столом и глазел в пустоту.

Ночь была короткой, куда короче бесконечного дня. Людвик моментально уснул, словно нырнул в сон, но спал беспокойно, снилось что-то страшное, и он то и дело просыпался.

Людвику показалось, что кто-то в поздний час крадучись проходит через их комнату. Он всмотрелся в темноту заспанными глазами и увидел тень, а потом ясно ощутил: кто-то пристально смотрит на него. Он даже испугался, когда увидел прямо перед собой Эду.

— Что такое? — почти крикнул он.

— Ничего особенного. Просто не могу уснуть.

— Ты и так мало бываешь ночью дома, да еще и не спишь, — выдавил сонный Людвик. — Хочешь, дам снотворное?

— Для сна я порошки не пью, — отказался Эда. — Еще тогда, когда я боксировал с Некольным, после одного матча меня увезли в больницу. Несколько дней я пролежал там с сотрясением мозга. С тех пор периодически появляются боли, затем на какое-то время отпускают, а потом все сначала. Иногда головная боль бывает до того страшной, что хоть выбрасывайся из окна. Надо жениться, чтобы было кому заботиться обо мне…

Его словно прорвало. Он желал говорить и говорил, чтобы заглушить боль. Только Людвик, увы, был плохим слушателем, страшно тянуло спать, хотя он и заставлял себя бодрствовать. Сон так и обволакивал его; будто издалека слышал он взволнованный и баюкающий голос Эды:

— В последнее время люди раздражают меня, мне кажется, что все они похожи на муравьев. Обрати внимание, какие все неловкие, несносные, они постоянно что-то изображают, притворяются… Каждый старается забраться повыше и при этом подставить ножку другому. Что у меня с ними общего? Какое мне дело до них? Почему я должен жить в этом муравейнике?

Людвик, поддерживая голову рукой и опираясь на локоть, чтобы не заснуть, пытался вникнуть в его удивительно пространную речь, хотя и в такой неудобной позе было довольно трудно бороться со сном.

— Или, скажем, вот эта старуха, хозяйка квартиры. Она, верно, чертовски богата, раз владела такой квартирой. В этой комнате, где мы живем, господа только ели; каждый член семьи имел, вероятно, свою комнату, а здесь они собирались вместе и мудрствовали. А теперь эта старуха не стыдится паразитировать на нас, берет огромные деньги только за кровать, сосет нашу кровь, чтобы самой жить. Понимаешь это? Мы, собственно, жертвы ее и единственное спасение. Без нас она не могла бы так умильно улыбаться, высохла бы и загнулась от чахотки. Она существует за наш счет. Мы содержим ее, но она баба-яга, которая ненавидит нас и держит только из нужды. Она дает нам хлеб с салом и вываренный чай, а за это требует золото. И нашу кровь. Поверь мне, она пьет нашу кровь. Как-нибудь ночью старуха выколет нам глаза или задушит нас. Разве ты не видишь, что она ведьма, неужели не замечаешь, как зловеще сверкают ее выпученные глаза?