Йозеф Кадлец - Повести

В это воскресенье Эда впервые не поехал домой. Уж близился полдень, а он все еще спал.

Людвик потихоньку одевался, то и дело взглядывая на часы: до трех оставалось еще много времени, можно было бы пойти куда-нибудь с Эдой, но будить его не хотелось. В конце концов он решил уйти один.

На улице было по-воскресному тихо, тротуары и мостовые омыты вчерашним ливнем, кое-где поблескивали лужицы. Прохожих попадалось немного — все уже сидели по домам за праздничным обедом. Людвик зашел в закусочную-автомат на углу, позавтракал быстро и без аппетита — очень уж волновался перед свиданием.

Потом прошелся по набережной, любуясь рекой, чайками, пока не наступило три часа.

В назначенное время он стоял перед входом в Национальный театр и вглядывался в толпу. Улицу уже заполняла празднично одетая толпа горожан, вышедших после обеда прогуляться на свежем воздухе.

Он с трудом заметил Индру в движущейся массе людей. И, пожалуй, не узнал бы ее, настолько изменилась она после их первой встречи — Людвик не ожидал увидеть ее такой элегантной, — не подойди Индра к нему сама. Рукой она придерживала шляпу с широкими полями.

— Ждете давно? — спросила она.

— С тех пор, как мы познакомились в поезде, — набрался смелости Людвик.

— До последней минуты не знала, смогу ли прийти.

— Но ведь вы мне обещали, — сказал он.

— Обещать можно всякое.

Пройтись по улицам она не пожелала, сказала, что слишком ветренно. Согласилась ненадолго заглянуть в кафе напротив.

Он заказал ей, что она попросила, — вазочку мороженого, а себе — фруктовый сок с содовой; деньги у него теперь водились, экономить было незачем.

Людвик попытался выяснить, что же угрожало их встрече, почему она сомневалась, сумеет ли прийти, но она лишь отмахнулась.

— Забудьте об этом, — небрежно бросила она. — Я здесь, и это главное. Расскажите мне лучше о себе.

Он не знал, с чего начать, но тут вспомнил вчерашний вечер, рассказал и о том, как остался с Дашеком и слушал его разглагольствования о провинциалах, которые неустанно ищут стабильность в этом беспокойном мире и никак не могут ее обрести…

— Пожалуй, он прав, — сказала его собеседница. — Я тоже иногда поддаюсь такому старомодному суждению, что мир вечный и неизменный. Только в наше сумасбродное время нет ничего устойчивого, все временно, все мнимо, поэтому надо жить не задумываясь. День прошел — и ладно.

— Значит, отказаться от своих планов на будущее?

— Этого я не говорю. Но, видимо, сохраняет силу только то, что человек сможет взять от жизни, урвет для себя и у него никто уже не сумеет отобрать. А откладывать это на завтра-послезавтра смешно и недальновидно…

— Тогда, в поезде, вы говорили иначе.

— Почему иначе? Я думаю, всякий может мечтать, иметь свои представления о жизни и не отступать от них. Но ради этого мы не должны отказываться от того, что дает нам день насущный.

— Не понимаю, что вы имеете в виду…

— Например, я не вижу смысла сидеть все вечера дома и терпеливо ждать, когда за мной придет принц. Жизнь-то проходит мимо, что ей до меня.

— Разумеется, — согласился Людвик, — однако жить только ради себя, себя одной — бессмысленно. Потому я так ждал вас…

— Какой вы хороший… — озарила она его растроганным взглядом печальных глаз.

Покопавшись в сумочке, она, к удивлению Людвика, достала коробку сигарет и нервно закурила.

— Вы сказали, что не курите.

— Это было вчера. А сегодня мне хочется курить. Отметить нашу встречу.

Она жадно затягивалась, как заядлая курильщица, которой долго не давали курить.

Людвик молча смотрел на нее. Он думал, что Индра совсем не похожа на провинциалку, уже давно приспособилась к жизни большого города, в то время как сам он все еще недотепа, деревенщина и просто не подходит ей. Да разве смеет он добиваться ее расположения!

К счастью, она не заметила его сомнений, она курила и от дыма щурила глаза; казалось, что она женщина с опытом, знающая о жизни многое.

— Может, пойдем в кино? — спросила она, загасив сигарету.

Оба чувствовали себя неловко, не знали, о чем говорить, и ее предложение показалось ему прекрасным выходом из трудного положения. Она выбрала фильм с интригующим названием — «Девственность». В кассе им продали последние билеты.

Свет в зале погас, на экране сменялись кадры, повествующие о трогательной несчастной любви молоденькой судомойки и чахоточного журналиста. Они были бедны, и, чтобы получить деньги на лечение любимого человека, после длительных и мучительных колебаний девушка решила пойти на содержание к престарелому советнику. Но между тем здоровье журналиста все ухудшается, он умирает, и умирает чистая любовь, дождь, как слезы, капает на крыши старых пражских домов…

Когда они вышли из кинотеатра, Людвик заметил, что его спутница осторожно вытирает платочком заплаканные глаза. Девушка была взволнована, не могла ни о чем говорить. Он не нарушал этого ее состояния, и они шли куда глаза глядят.

Незаметно он взял ее под руку. Они шагали медленно, совсем рядом, изредка останавливаясь перед освещенными витринами и без всякого интереса осматривая выставленные товары. Он не видел ее лица, его закрывали широкие поля шляпы, но понял, что она уже успокоилась.

— Простите, — виновато сказала она. — Мне не хочется говорить.

— Ну что ж, помолчим вместе, — ответил он тихо.

Людвика охватило новое, никогда ранее не испытанное чувство. Он был не один, они шли вдвоем, и ему нисколько не мешало, что спутница его молчит, что она до сих пор переживает волнующую историю чужой любви. Он тоже ощущал волнение, но не от фильма, а оттого, что рядом о ним идет такая привлекательная, элегантная девушка. Многие ему позавидовали бы.

Теперь он видел все вокруг в ином свете, смотрел на мир другими глазами. Ему хотелось, чтобы улицы были бесконечно длинными и тесными, чтобы они шли долго, тесно прижавшись друг к другу. Сам себе он представлялся героем фильма, который в конце концов нашел свою любовь и должен безотлагательно принять решение.

— Мне хочется есть и пить, — сказала вдруг Индра, и это прозвучало просто и естественно.

Они остановились возле кафе-автомата, в такое время почти пустого.

Они зашли. Это было кафе без официантов, без обслуживания. Достаточно опустить несколько крон в автомат с бутербродами, как в застекленной витрине поворачивалось какое-то хитрое устройство и выдавало на салфеточке нечто удивительно вкусное. Они взяли по три бутерброда и с жадностью накинулись на них. Когда все было съедено, они рассмеялись и признались друг другу, что были страшно голодны.

Тут они заметили другой автомат, с помощью которого можно было получить стакан вина. Они решили попробовать малагу. Автомат выдал им точно отмеренную порцию коричневатого напитка, который, судя по вкусу, был разбавлен водой, но это их не огорчило, потому что после бутербродов страшно хотелось пить. На три бутерброда — три порции малаги. Последний, третий стаканчик они пили за счастливый случай, который свел их, и за все то хорошее, что ждет впереди.