Йозеф Кадлец - Повести

Людвик уже из прихожей заметил под своей дверью тонкую полоску света. Значит, Эда был дома. Людвик быстро вошел в комнату, но увидел сидящую за столом постороннюю женщину, лицо которой показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить, где видел ее. Бледная блондинка с длинными волосами и испуганными светлыми глазами выглядела измученной, подавленной. Она сидела опершись локтями о стол, перед ней стояла открытая сумочка.

— Я жду Эду, — сказала она глухим сдавленным голосом. — Ваша хозяйка была настолько любезна, что пустила меня сюда…

Людвик глянул на часы: было без малого одиннадцать.

— Я не знаю, где Эда, — сказал он смущенно. — До обеда он спал, а куда ушел потом, не знаю…

— Он обещал приехать домой, — шептала блондинка, и голос ее дрожал, того и гляди расплачется, — а сам не приехал. Вот я и кинулась сюда. Сегодня должна была быть наша помолвка…

И тут все стало ясно. Людвик сразу же вспомнил, что видел ее вместе с Эдой на стадионе, следил, как они шли под руку и даже издалека приглянулась ему ее красивая, стройная фигура. Теперь она показалась ему совсем другой: невидная, осунувшаяся, расстроенная, потерявшая блеск и прелесть молодости. Неудивительно, что ее постигла такая беда.

— В последнее время Эду словно подменили, — жаловалась она. — Не знаю, что с ним происходит. Часто я вообще не понимаю его. То он сердится на меня. А между тем я боюсь за него. Ведь он действительно серьезно болен.

Людвик был уверен, что Эда, скорее всего, в «Деннице». Но как узнать, где находится этот бар! Эда, хотя и частенько упоминал о нем, никогда не говорил, где он располагается.

— Пойду поищу его, — предложил Людвик свои услуги гостье. — Может, где-нибудь и найду…

Она вскочила, схватила свои вещи, выражая готовность пойти вместе с ним.

— Прошу вас, не надо, — сказал Людвик твердо. — Я не знаю, где он. Просто обойду сейчас кафе и бары, куда он обычно заглядывает. А вы подождите здесь…

Слезы выступили у нее на глазах, руки ее дрожали, когда она клала сумочку на стол.

— Но в полночь я должна быть на вокзале, — проговорила она, всхлипывая. — К последнему поезду. Утром мне на работу.

— Я вернусь очень скоро, — успокаивал ее Людвик. — Не бойтесь, на поезд вы успеете…

Ясно было, нельзя терять ни минуты.

На улице Людвик спрашивал прохожих, где находится бар «Денница». Одни пожимали плечами, другие ругали его, говоря, что бары в такое время ищут только пьянчуги. Он не знал, куда идти, чтобы понапрасну не терять время, которого и так оставалось мало.

Сломя голову побежал он к Карловой площади. И снова расспрашивал прохожих, но безрезультатно, пока один мужчина вместо ответа не показал ему пальцем на красную лампочку над дверью углового дома, что напротив. Ничего более, лишь красная лампочка указывала на вход в полутемное подземелье, где скрывался от мира таинственный бар «Денница».

Несколько стертых ступенек винтовой лестницы вели к небольшому продолговатому полутемному залу. Людвик невольно остановился на пороге и, вглядевшись, нашел в красноватом полумраке стойку, четыре стола в специальных углублениях и черный рояль, из которого пожилой длинноволосый пианист, покачивая в такт седой головой, извлекал душещипательные мелодии.

Посетителей было мало, в основном мужчины, и только за одним столом он, к своему удивлению, увидел барышню Коцианову; она оживленно болтала с двумя мужчинами, была явно навеселе, то и дело надрывно смеялась, и смех ее, сопровождаемый нежными звуками рояля, игриво разносился по всему залу. Так вот где барышня Коцианова проводит свои вечера, вот они, ее загадочные сверхурочные часы, вот где работает она сестрой милосердия!..

Эда сидел за стойкой на высоком стуле, широкой спиной и мощным затылком к залу; черная голова его была чуть наклонена, будто он над чем-то глубоко задумался; он, видно, ничего не воспринимал, возможно не слышал ни смеха, ни звуков рояля. У стойки временами мелькала стройная черноволосая девушка в плотно облегающем черном свитере, изредка на ходу она переговаривалась с Эдой или просто улыбалась ему; казалось, что Эда сидит тут только ради того, чтобы поймать случайно оброненные ею слова или ее вежливую улыбку.

Людвик положил руку на плечо Эды, но тот мгновенно сбросил ее, будто испугался чего-то. Однако, увидев Людвика, приветствовал его кивком головы и предложил сесть рядом с ним.

— Пошли, каждая минута дорога, — выпалил Людвик. — Расплатись, и скорее домой. Там тебя ждет твоя невеста…

— Кто? Ева? — Эда словно пробудился ото сна. — Что она еще придумала? Приехать в Прагу!.. Вот дура!

— Она хотела идти сейчас вместе со мной. Но я сказал ей, чтобы она подождала, что я приведу тебя…

— Вот и пусть ждет, — презрительно махнул рукой Эда и недовольно пробормотал: — А у меня нет желания, сейчас встречаться с ней.

— Но она не может уехать, не повидав тебя. В полночь уходит последний поезд…

Музыка затихла, и в зале воцарилась удивительная тишина, даже барышня Коцианова не смеялась, и Людвик понял, что он говорил чересчур громко.

В отчаянии взглянул он на часы. Не было смысла спорить с Эдой: он заартачился, упирался как осел, говорил, что Еву не приглашал, что не хочет ее видеть, что она ему надоела и пусть спокойно отправляется восвояси. Все это он произнес ровным голосом, без огорчения, по всей видимости так, как еще совсем недавно отделывался от многочисленных поклонниц.

— Что же я ей скажу? — спросил Людвик. — Как объясню?.. Она такая расстроенная, все время плачет. Я же не знаю, что между вами произошло…

— Ничего особенного, — отрезал Эда мрачно. — Скажи что хочешь. Придумай что-нибудь.

Но Людвик ничего не мог придумать. И правду не отважился сказать. Он вернулся домой запыхавшись и ничего лучшего не нашел, как просто сказать ей, что отыскать Эду не удалось.

— Он, наверное, обиделся на меня, — проговорила она, глотая слезы. — Это не я, а наши хотели, чтобы у нас была помолвка…

— Нам надо торопиться на вокзал, — напомнил ей Людвик, — иначе опоздаем на поезд, а ночевать вам здесь негде…

Она не возражала, медленно поднялась и нехотя взяла свои вещи…

К счастью, не успели они подойти к остановке, как появился трамвай, который довез их прямо до вокзала. Времени оставалось в обрез.

По дороге Ева немного успокоилась, уже не плакала, но лицо ее было странно застывшим, глаза опущены, словно она стыдилась чего-то.

Они поспешили на перрон. Поезд уже стоял, готовый к отправке. Проводник ходил от вагона к вагону, захлопывая двери.

К нужному вагону они подбежали в последний момент, когда состав заскрипел и тронулся.

Он смотрел на ее бледное лицо в рамке длинных волос цвета соломы. Она открыла окно и крикнула: