Йозеф Кадлец - Повести

— Передайте Эде, что я люблю его… Только его одного…

Она кричала что-то еще, но из-за шипения паровоза, гулко разносившегося по крытому перрону, слова разобрать было невозможно.

Людвик помахал на прощание рукой. Ему было жаль ее: перед глазами стояло заплаканное лицо Евы. Жаль было и того, что прервалась их с Эдой любовь, с которой тот еще совсем недавно связывал большие надежды.

Наконец Людвик добрался до кровати и лег; в его утомленном мозгу прокручивались события прошедшего дня: свидание с Индрой, разговор с дядей, печаль невесты Эды, унылая атмосфера бара «Денница». Но постепенно все образы и картины расплывались — сон брал свое.

Однако громкий стук в дверь разбудил его. Разумеется, стучал кто-то посторонний, соседи их, возвращаясь ночью, привыкли без шума пробираться через проходную комнату.

Поскольку Людвик не отозвался, дверь тихо отворилась, и в комнату кто-то заглянул. На фоне желтого света, падавшего из коридора, Людвик различил силуэт барышни Коциановой. Даже глядя на нее против света, он увидел, что она напугана.

— Вы спите? — спросила она осипшим голосом. — Мне надо с вами поговорить.

— А до утра нельзя подождать?

— Нет, нельзя, — отрезала она и дрожащим голосом слезно стала просить: — Оденьтесь, прошу вас, пойдемте на минутку ко мне. Случилось ужасное…

Людвику не оставалось ничего, как быстро натянуть брюки и пойти в ее комнату. Делал он это неохотно, глаза слипались, в мозгу роились воспоминания о том, как они прощались с Индрой. Не выполнить настойчивой просьбы Лили он не мог, хотя и негодовал: что этой женщине надо? Зачем вмешивается она в его жизнь? Ведь сама же сказала, что он ее не интересует.

И вот опять среди ночи он сидел в ее комнате, в которой царил все тот же беспорядок: всюду разбросаны платья, белье, мелкие вещички. Сама Коцианова — в той же полурасстегнутой блузке, посреди комнаты — туфли; она нервно теребила короткие волосы и беспокойно сновала по комнате. И что самое удивительное — была в очках с толстой оправой и выглядела в них как-то странно, отчужденно.

— Случилось страшное дело, — заговорила она взволнованно, едва владея собой. — С Эдой, понимаете, с Эдой…

Речь ее прервалась, она захлебывалась собственными словами. Чтобы прийти в себя, она села напротив Людвика, с отсутствующим взглядом гладила вышитую скатерть.

— Я была со своими знакомыми в «Деннице». Потом туда пришел Эда…

— Знаю, — прервал ее Людвиг. — Я туда забегал.

Возможно, она не слышала его слов или просто не принимала их во внимание.

— Мы понемногу пили, как это бывает. Эда сидел у стойки один и переговаривался с барменшей. В полночь мы поднялись и пошли. Эда сидел у стойки и делал вид, что не замечает нас. Мы собирались еще зайти к Эрнсту, он жил поблизости за углом, но тут нас догнал Эда… Не знаю, спьяну или просто от ревности, не говоря ни слова, трахнул Эрнста по лицу. Да так сильно, что бедный Эрнст сразу потерял сознание.

Людвик слушал, затаив дыхание.

— Их было двое. А что второй? — спросил он.

— Тот схватился за пистолет и, наверное, тут же пристрелил бы Эду… Вы знаете, немцы позволяют себе все что угодно. И никогда им ничего за это не бывает: мол, в порядке самообороны — и баста… Эда взглянул на него и в тот самый момент, когда он уже вытягивал пистолет из заднего кармана, крепко ударил его по носу. Руки Эды сразу же стали красными от крови, он вытер их платком и куда-то исчез…

— Боже мой! — в страхе воскликнул Людвик.

— Нас обступили люди. Как раз в это время проезжал патруль. Все убежали, и я тоже.

— Вы думаете, Эду будут искать?

— Едва ли. Никто его не знает, — сказала она и расплакалась. — Как жаль, что это произошло. Я и думать не могла, что он все примет так близко к сердцу. Он рассердился на меня за то, что я сидела с этими немцами… получилось это случайно, я туда обычно не хожу…

— У вас с Эдой что-нибудь было? — спросил ее Людвик напрямик.

— Это вас не касается, — резко ответила она. — И дело не в том. Я боюсь, что Эда не придет домой. Он может опасаться, что я на него донесу…

— А вы не донесете, нет? — допытывался Людвик.

— Вот о чем я и хотела с вами поговорить.

Она сняла очки и протерла стекла фланелевой тряпочкой. Только сейчас Людвик обратил внимание на ее глаза — ввалившиеся, усталые и испуганные.

— Если Эда вдруг позвонит или как-то объявится, то прошу вас, скажите, что ему нечего бояться, я никогда не выдам его…

— А что у вас общего с немцами? — не унимался Эда.

— Ничего. Что у меня с ними может быть? — притворно удивилась она. — Просто привыкаю к их присутствию, как мы привыкаем к дурному воздуху. Ведь это естественная жизненная необходимость. Разве не так?

Она подошла к кровати и легла не раздеваясь. Растрепанные волосы закрывали белую подушку.

— Я должна была обо всем рассказать, — проговорила она совсем тихо, — чтобы вы знали, как все было. Теперь уходите, я до смерти устала.

В эту ночь Людвик не уснул. До рассвета прислушивался он к шорохам в доме, к скрипу дверей. Он ждал Эду. Он снова и снова обдумывал случившееся, но так и не знал, что ему делать, где и как встретиться с Эдой, где тот скрывается, придет ли он на работу. Что, собственно, произошло с Эдой? Если вдуматься, то сейчас он в руках Коциановой, а это страшно. Отдать Эду на милость такому человеку, как Лили Коцианова! Ведь если она что-то вобьет себе в голову, ее ничто не остановит — пойдет к этим своим друзьям и донесет на Эду. Ей поверят, даже если она солжет, даже если у Эды будет алиби.

Все остальное отступило на задний план, на первом плане оставался страх за Эду. Бесполезно было бегать по улицам и высматривать среди спешащих пешеходов его сутуловатую фигуру. Столь же бесполезно было искать его в кафе, ресторанах и даже в баре «Денница». Несомненно, Эда где-то укрылся от людей и от всего мира.

К утру Людвик вспомнил недавний разговор с Эдой, который, на первый взгляд, был вроде бы незначительным, но он свидетельствовал о его душевном состоянии в последние дни.

«Тебе следовало быть благоразумным», — наставлял его Людвик.

«Оставь меня в покое с этими твоими наставлениями, — сердился Эда. — Почему именно я должен быть благоразумным, а не другие? Весь мир теперь — сплошной сумасшедший дом, и все люди чокнутые…»

«Надо принимать все так, как оно есть, — старался Людвик охладить пыл Эды. — И не каждого нужно ругать и говорить, что именно он во всем виноват…»

«А разве не виноват? Разве мы не виноваты в том, что эти сверхчеловеки хозяйничают у нас? Я знаю один способ, как расправляться с ними: давать при встрече по зубам. Причем так, чтобы с катушек долой. Всем известно, что, если кому-нибудь врежешь хорошенько по морде, с него сразу же слетает спесь, и он чувствует себя маленьким, обгаженным, весь трясется от страха. Поэтому я считаю, что самый верный способ — влепить каждому по основательной затрещине…»