Йозеф Кадлец - Повести

— Как все. Буду работать на фарфоровом заводе. А там выйду замуж, скорее всего, сразу же выйду замуж…

Людвик не сказал ни слова. Все это было так неожиданно и страшно, как удар из засады.

Дул пронизывающий ветер. Они сели в трамвай и поехали в сторону Смихова — в последний раз Людвик провожал ее домой. Всю дорогу он думал о том, что теперь уже не встретит ее на пражских улицах, что они не пойдут вместе в кино, не будут сидеть, обнявшись, в кафе и целоваться.

У дома они распрощались. Она еще раз нежно поцеловала его и снова попросила, чтобы он простил ее, она сказала, что уже тогда, познакомившись с ним, она сомневалась и колебалась, стоит ли ей оставаться в Праге, и тут вдруг за короткое время все само собой разрешилось. К тому же она перестала надеяться, что в Праге ей представится случай…

Больше Индра ничего не сказала, только тихонько всхлипывала и старалась подавить в себе плач, как бы стыдясь его.

Людвик уже ни о чем ее не расспрашивал. С этой неожиданной переменой в своей жизни он больше ни на что хорошее не надеялся.

Если начало пражской жизни казалось Людвику стремительным и суетным, насыщенным событиями, то сейчас его дни своим серым однообразием походили на длительную трудноизлечимую болезнь. Внешне все как будто вошло в свою колею, некуда было идти, некуда было спешить. Людвик ни с кем встреч не искал, и никто не искал встреч с ним. Он жил своей одинокой, пустой жизнью.

В комнате теперь он проживал один. Эда не появился, не прислал о себе никакой весточки. В старом шкафу по-прежнему стояла сумка с его вещами и с фотографией его светловолосой невесты. Людвик подумывал о том, что ему следовало бы сумку кому-нибудь отдать, может быть, родителям Эды, может быть, Еве, но пока ни на что не решился.

Квартирная хозяйка, разумеется, поспешила потребовать квартплату за обоих, Людвик не стал с ней спорить.

Иногда об Эде расспрашивал инженер Дашек, но Людвик отвечал уклончиво.

— Этот ваш приятель долго болеет, — допытывался он. — Вернется ли вообще?

— Не знаю, — пожимал плечами Людвик. — У него это серьезно. Постоянный шум в голове. Врачи не знают, что с ним делать. Может быть, он насовсем останется дома.

— Я тоже собираюсь вскорости сбежать отсюда, — доверительно поделился с ним Дашек. — Может, вы займете мою комнату. Там удобнее. И вы смогли бы туда водить девиц. А так вам и девушку пригласить некуда.

Вечерами он с удовольствием завязывал с Людвиком разговор о деревенских жителях, провинциалах, которые сидели у него в печенках, против них он постоянно что-то измышлял.

— Вот вы обратите внимание на то, — втолковывал ему он, — что разная там деревенщина все время надеется выбиться в люди. Вот, например, вы — всячески хотите отличиться, обогнать всех, лишь бы доказать, что вы ровня горожанам, ничуть не хуже их, что и вы не лишены предприимчивости. Вы делаете все, что возможно, лишь бы вас заметили…

— А разве вы родом не из деревни? Ведь вы тоже ездили каждое воскресенье домой, в провинцию…

— Острава — это не деревня, мой мальчик, — оскорбился Дашек. — Меня никогда не считали деревенщиной…

— И все-таки… В конце концов, мы все выходцы из деревни.

Ремеш тоже спрашивал об Эде, хотя Людвик рассчитывал узнать что-нибудь от него — может быть, Эда звонил или сообщил что-нибудь на работу. К сожалению, Ремеш тоже ничего не знал.

— Вычеркнули его из списка сотрудников, — сказал он несколько дней спустя Людвику. — Из-за систематической неявки на службу. И подали рапорт в бюро по найму. Иначе нельзя. Бедняга Эда, теперь у него из-за этого будут неприятности…

«Если бы дело было только в этом, — подумал Людвик, — то можно было бы хоть что-либо исправить. Но теперь едва ли вернешь все на прежнее место».

Однажды поздно вечером, возвращаясь из кино, Людвик столкнулся в прихожей с барышней Коциановой. Она опять была неопрятно одета, растрепана, блузка расстегнута, грудь полуобнажена. Не считаясь с тем, что была ночь и весь дом спал, она во весь голос распевала:

— Сегодня не жди от меня поцелуя, — проговорила она. — Сегодня мне на все плевать.

Людвик холодно посмотрел на нее и направился к своей двери.

— Ну и натворил же дел этот ваш Эда, — сказала она ему вслед, Людвик замер. — Мало было ему того, что он избил моих покровителей. Говорят, он появляется в разных местах и нападает на людей, которые и знать ничего не знают.

— Я об этом ничего не слышал, — заявил Людвик. — Все равно он у вас на совести, только у вас!

— Но-но!.. Это ты хорошо придумал, миленький. Такие небылицы можешь рассказывать разве что детишкам. Ничего общего не имела с этим человеком и иметь не хочу!..

— Вот как? — насмешливо заметил Людвик. — Раньше вы рассуждали по-другому. Как знать, не вы ли на него наклепали…

Она вроде притихла, погрустнела.

— Ни единого слова я не сказала, — ответила она обиженно. — Я бы никогда Эде не навредила. Зарубите это себе на носу. Скорее помогла бы…

— Обойдется и без вашей помощи, — резко бросил Людвик.

— Я слышала, что в этом баре случилась какая-то заварушка, и его из-за этого закрыли. Не был ли в ней случайно замешан ваш Эда?

Но Людвик уже ушел в комнату и захлопнул за собой дверь, услышав напоследок, как в передней девица Коцианова хриплым голосом распевает:

Однажды, придя с работы, где все, казалось, успокоилось и вернулось на прежнюю колею, Людвик нашел на столе письмо от Индры. Маленький розовый конверт с четко выписанным адресом вначале сильно взволновал его, вновь разбередил еще не зажившую рану, но потом он, не распечатывая, отложил письмо в сторону.

И лишь спустя несколько дней, когда тоска одиночества вновь сжала сердце, он с трепетом раскрыл его.

Письмо было строгим и сдержанным, оно напоминало служебное сообщение из юридической конторы. Видимо, между строками его сокрыта тайна, но Людвик не старался ее разгадать. Индра сообщала, как она счастлива дома у родителей, что все заботы, которые одолевали ее в Праге, остались далеко-далеко позади, что она служит в конторе на фарфоровом заводе и с нетерпением ждет весны. Она приглашала Людвика, если надумает, заехать к ней, писала, что с удовольствием повидала бы его… Письмо заканчивалось просьбой — не поминать ее лихом.

Он сел и немедленно написал ответ. Он писал, что с некоторого времени старается воспринимать события такими, какие они есть, что иногда он понимает смысл их со значительным запозданием, а иногда и вообще не понимает. Но не в этом дело… Ему кажется, нет нужды повторять то, что им обоим принесло одно разочарование. Ему не хотелось бы снова испытать его…