Росен Босев - Дни, что нас сближают

Потом народу немного полегчало, и уже в начале тридцатых годов, когда наступил запоздалый расцвет ремесел, а Демир был в самой силе, к нему начали ходить молодые чабаны и из окрестных сел, и из дальних — со всей долины Тунджи, отовсюду, где звенели раньше колокольцы старого мастера Стевана. После гибели мастера Демира летом 1973 года некоторые молодые его односельчане, рассказывая о нем, хватают через край, преувеличивают его значение для этих мест: они утверждают, будто в то время многие парни брались ходить за овцами именно ради голосистых колокольцев Демира, а их отцы, поощряя увлечение сыновей, покупали и разводили овец. Когда же парни становились чабанами, им не оставалось ничего другого, как летними вечерами и ночами играть на свирелях. И те, кто еще только учился играть, покупали у мастера колокольцы-восьмерки, потому что голос у них низкий, глухой, как голос свирели, когда он не взмывает вверх, а стелется низко над овцами, чтоб не услышали его опытные свирельники, рассыпающие свои трели далеко вокруг… Действительно, овцеводство в этом краю в недавнем прошлом было в почете, и еще сейчас большинство пожилых мужчин умеют играть на свирели. Правда и то, что знаменитый в здешних местах свирельник Тодор Карапчанский часто покупал у Демира колокольцы и подлаживал к ним свою свирель: медленно и густо отзывался на восьмерки, потом поднимал тон вместе с шестерками, а когда на холмах летними вечерами задувал слабый мягкий ветерок, подстраивался к четверкам. Как-то, перекликаясь с восьмерками звуком медленным и глухим, он заметил, что они не попадают в тон его свирели, и попросил мастера выковать ему колокольцы поглуше. Зимой он каждый день ходил в мастерскую Демира, который начал мастерить совсем новые колокольцы: такие же, как восьмерки, но с менее развалистым раструбом и с костяными языками. Подлаживаясь к свирели Тодора, он дал строй нескольким невиданным доселе колокольцам-девяткам и подарил их свирельнику. Потом мастер выковал еще много девяток. И в колокольцы поменьше стал подвешивать костяные языки. Правда и то, что старые свирельники этого края и теперь умеют брать на свирели самые низкие тона — может быть, с тех времен, когда Демир мастерил девятки с костяными языками.

Когда колокольцы Демира завладели всей долиной, мастер стал нередко выходить по вечерам на холмы у села и прислушиваться: пока овцы шли по дороге, волнами доносились голоса всех колокольцев; когда они забредали на редкую мягкую травку и щипали лениво, слышны были только малые колокольцы; на густую и высокую траву овцы накидывались с жадностью, и тогда подавали голос и большие. Слаще этих вечеров не было в жизни ничего у Демира — так рассказывают его односельчане. А незадолго до второй мировой войны однажды вечером мастер пережил такую же радость, что и в день, когда отара его брата прошла мимо старого мастера и тот не обнаружил его колокольчика среди своих. Случай этот говорит не только о Демире, но и о боли каждого мастера, который, даже достигнув вершин мастерства, все еще живет в тени, отбрасываемой именем его предшественника. Возвращается откуда-нибудь Демир, проходит угодьями другого села, где мало кто его знает, встретит в поле старика, прислушается к колокольцам, покажет на отары и спросит:

— Кто ковал эти колокольцы?

— Карапчанский мастер, — ответит старик, — карапчанец.

— Карапчанец? А зовут как? — спросит карапчанец Демир.

— Карапчанец Стеван, — ответит старик, — его все знают.

Идут годы, все чаще Демир останавливается среди чужих пастбищ, прислушивается к колокольцам и спрашивает:

— Кто ковал эти колокольцы?

— Карапчанец.

— А зовут его как?

— Да как — карапчанец Стеван!

Пройдет он по селам днем — видит: колокольцы старого мастера остались лишь у старых чабанов; большая часть колокольцев — его, Демира. Снова бродит он по окрестным холмам, спрашивает стариков и по-прежнему слышит имя Стевана, пока однажды вечером, на заходе солнца, когда отары уже ушли далеко в поле, не встретил Демир старика с тяпкой на плече и не спросил его, показывая в сторону высоких вязов на взгорке:

— Кто ковал эти колокольцы?

— Карапчанец, — ответил старик и, сняв тяпку с плеча, оперся на нее, готовясь к долгому разговору.

— Карапчанец? А зовут как?

— Карапчанец Демир. Он себя посильнее мастером выказал, чем тот, старый, превзошел того. Вон у реки колокольцы — те старого мастера, но Демировы — лучше!

— Дай тебе бог здоровья, — пожелал ему Демир, вытащил из пояса золотой, положил в руку старику и пошел дальше своей дорогой…

Все чаще слышит он свое имя в разговорах стариков, и все реже поминают они мастера Стевана. Но приходит война, и мастерская его снова заполняется колокольцами. Лишь лет через десять — за эти годы ушли из жизни его отец и жена и появились на свет два сына у брата Димитра — молодежь снова стала заглядывать в его мастерскую, покупать колокольцы для больших кооперативных отар. За эти несколько лет нового расцвета своего ремесла он переболел свое горе — смерть жены — и снова ощутил радость, слушая колокольцы в поле.

Молодые чабаны кооперативных хозяйств один за другим перебирались в город, оставляя овец на стариков, к тому же входило в моду стойловое содержание скота, и колокольцы больше не были нужны. Мастер пошел работать в слесарную мастерскую кооператива, но дела своего не оставил — по вечерам мастерил колокольцы для собственного удовольствия, и ему казалось, что теперь они получаются еще лучше, раз они уже не стоят денег и вознеслись над людской суетой в светлый божий мир. Так говорил он в то время односельчанам, желая придать своей работе какой-то смысл, потому что братовы сыновья, приезжая по воскресеньям в село и заставая его в мастерской, потешались над ним и всем говорили, что их дядька тронулся.

Как-то в октябре 1969 года, в воскресенье, когда мастер, как обычно, работал у себя в мастерской, а племянники его околачивались рядом и над ним посмеивались, перед Демиром выросли трое мужчин в галстуках и с портфелями.

— Нам нужны колокольцы, — объявили они, не успев поздороваться с мастером.

Демир подумал, что и они над ним насмехаются, и окинул их взглядом с ног до головы.

— Что-то вы не похожи на чабанов.

— Ты прав, — сказали они, — мы не чабаны, но нам нужны колокольцы.

— Раз так, берите, — сказал мастер и показал на стены.

— Мало.

Они пересчитали те, что висели на стенах, и сказали, что им нужно еще тысячи полторы.

— В феврале мы посылаем сто человек на кукерский [16] Кукерские игры — старинный народный обычай: на масленицу по улицам с песнями и танцами ходили ряженые, увешанные колокольцами. фестиваль в город Перник.