Александр Иванов - Записки анастезиолога

– Ну не успели одежду снять, тяжелый случай. А когда он уже на ИВЛ оказался, то снимать неудобно. Не разрезать ведь…

– А в чем дело?

– Понимаете, вечером решил подняться на хирургическое отделение, просто так, кофе попить. Смотрю, навстречу по коридору двигает пациент со шваброй в руках:

– Я вас сейчас, если не успокоитесь, я с вами быстро вопрос решу! Мы с вами будем разговаривать по-другому!

И шваброй по стенам. Интересно стало, сразу забыл про кофе. Интересуюсь:

– Товарищ, вы это кому?

– Да вон они, пионеры, по всем комнатам прячутся. Я до них доберусь!

– А откуда вы знаете, что они пионеры? Они что, в пионерских галстуках?

– Нет. Без галстуков. Но я знаю. Они с потолка начали прыгать, а теперь мне спать не дают.

Медсестра спокойно сидит на посту. Спрашиваю, давно он тут пионеров ловит?

– Да, – говорит, – с утра, не обращайте внимания, он каждый месяц у нас лечится.

– Ну пойдем ко мне, поговорим.

– Так. Поговорить можно, но никуда я не пойду. Давай здесь разговаривай.

– Слушай, ну ты как бы у меня в гостях, я тебя к себе приглашаю. Вот я к тебе приду поговорить, ты же мне скажешь, пойдем на кухню, посидим, или в комнату, я же соглашусь, ты же хозяин. А тут я тебя приглашаю, пойдем ко мне. У меня пионеров нет. Только швабру оставь, у меня чисто.

– Ладно, пошли.

Спускаемся на лифте.

– Опа, а ты меня в реанимацию привел? Нет, я тут не останусь, я тут у вас был. Я нормальный, давай бумагу, расписку напишу.

– Пиши.

Даю ему листок бумаги. Написал. Вот она. Для слесаря-сантехника более чем неплохо:

Заявление.

Я, такой-то, отказываюсь лечиться в вашей организации районная больница. Причина отказа. Неизвестная молодежь в течении всего не дают мне покоя, все время угрожают, пытаются убить. Обсолютно в трезвом виде ваши два сотрудника забрали в реанимационное отделение. Причем без всяких причин.

Дата, подпись.

И наша резолюция : Ознакомился, врач Филатов.

– Держи, вот, написал. Теперь что?

– Ничего. Все. Ты, собственно, сам все написал. Мне тут и добавить нечего, извини.

Вот тут-то он почувствовал недоброе, пришлось привязать. Аминазин не берет, у него же пионэры. Пионэры сильнее аминазина. С трудом ушатали. Ну виноваты, конечно, перестарались, здоровый кабан, сволочь, вязки рвет. Ничего, как только проснется, разденем.

В районной поликлинике у кабинета уролога никого, зашел:

– Пошли, покурим.

Тот сидит за столом, улыбается, что-то пишет:

– Сейчас, объяснительную напишу, пойдем.

– А чего тут веселого?

– Да дед один на меня жалобу написал, ветеран. Ему где-то, видно, в частной клинике, порекомендовали виагру принимать, так он ко мне за бесплатным рецептом приперся, кобель старый.

Золотое правило: если твое мнение кого-то интересует, если ты не без оснований считаешь, что к нему прислушаются, – выскажи. А есть сомнения – лучше держать его там, где на днях местный поселковый наркодилер прятал свою выручку.

Вчера дежурю, вечером звонок из приемного отделения. Молодая девушка-хирург просит содействия:

– Вы не могли бы нам помочь? У нас тут больной, у него денег много…

Времени мало, перебиваю:

– Он что, хочет ими поделиться?

– Нет, нам их не достать.

– В жопу, что ли, он их засунул?

– Да, понимаете, и глубоко…

– Ну а чем я могу помочь? Дайте слабительного, а в задницу вазелин, сам прохезается. Наверняка не в первый раз. Ну или зажимом попробуйте. Потерпит.

– Отказывается он, сопротивляется, я не знаю, что делать. Может, под наркозом? А то оперировать придется.

– Он с ментами? Вот пусть и подержат, а вы ему в глотку влейте магнезии, с полстакана.

– Да, с ментами… А откуда вы знаете?

– Просто не знаю другого места, где деньги в задницу запихивают, кроме милицейского участка. Денег-то там много? Стоит возиться?

– Ой, полицейские говорят, должно быть пол-миллиона.

– Хера себе! Минимум пачка? Да ну, что за очко надо иметь. Хотя попадаются специалисты, знатоки анальной жизни.

– Я не знаю, я пальцем только достаю, они в рулончик свернуты.

– Ну если достаете, вы там пальцем-то пошевелите, пересчитайте на ощупь. И скажите, меньше чем за половину мы не согласны. Пропофола [4]у меня мало, пусть терпит.

– Попробую, спасибо.

Спускаться в приемный покой лень, если надо – позовут в операционную. Делюсь информацией с напарником, он моложе, и его почему-то страшно заинтересовала ситуация:

– Пойдем, посмотрим. Интересно.

Ладно, пошли.

Больше шутить не буду, никогда. Обещаю. Доктор воспринимает мой совет как руководство. В приемном отделении картина: двое сотрудников удерживают скованную наручниками орущую жертву, хирург шерудит своими пальчиками в очке, пытаясь пересчитать купюры. Смешно…

Через пару минут к нам возвращается способность разговаривать.

– Ладно, дай-ка я попробую.

Натягиваю перчатку на свою ладошку девятого размера, так, иди сюда, милый, теперь моя очередь. Милый начинает кричать:

– Стойте, ребята! Я сам! Пустите!

И не добежав со спущенными штанами до унитаза, вываливает на пол кучу денег. На вид сумма явно меньше заявленной, но пересчитывать лень, хотя и говорят, что деньги не пахнут.

Администрация нашего уезда не желает оставаться в стороне, в масштабах поселка на День Победы организуя акцию «Бессмертный полк». Кладбище в поселке есть, правда, полузаброшенное, но как положено, с памятником. Зато со старинной лютеранской кирхой, в кирхе чудом сохранился орган, иногда заходим в нее на концерты. Главный врач на утреннем собрании:

– Так, решено, что 9 мая с утра собираемся у больницы и все строем – туда.

Родное руководство суетится, составляет списки. Активисты предлагают принести фотографии времен войны, приглашен специальный человек, который их увеличит и наклеет на транспарант. Чем мы хуже столиц? Тут трудно отказаться. Объяснять, что не люблю массовых демонстраций? Что лучше мы с братом сходим к своим родственникам на кладбище, нальем по сто грамм, помянем? Главный обращается ко мне:

– Вас это тоже касается.

– Никак, – говорю, – не получится.

– А у вас что, никто не был на фронте? Или не сохранилось фотографий? Не беда, фотографии мы дадим.

– Да нет, фотографии-то как раз есть. Есть очень хороший портрет деда, большой, увеличивать не надо. Мы с ним даже похожи. Он воевал. Только вот одна деталь, он на портрете в форме старшего хорунжего польской армии, и получится как-то неудобно. Хотя интересно, сколько я с таким портретом пройду по улице?

– Да. А у вас никто в Красной армии не был?

– Это почему же не был? Были. Брат деда служил в Красной армии, с 38-го по 57-й. Начал рядовым, уволился подполковником. И братья в 39-м вполне могли встретиться на фронте. Так что если обязательно, принесу портрет двоюродного деда.