Владимир Данихнов - Тварь размером с колесо обозрения

— Кибернож — это же облучение, да? — спросила Яна. — Просто ваш специалист из кафедры анатомии сказала, что у Володи опухоль еще не совсем опухоль, а скорее папиллома, которая только начала перерождаться в рак, и ее сложно убить лучами.

Спирин задумался: да-да, это, пожалуй, верно. Как вариант, сначала можно провести эндоскопическое удаление вашей папилломы. Но понадобится еще одна консультация. Я вас отправлю к нашему ЛОРу; она прекрасный специалист и в случае чего уберет все лишнее эндоскопом; поверьте, ей можно доверять. Надо, чтоб она вас посмотрела. Идите к ней прямо сейчас, номер кабинета такой-то. Скажете, что от Спирина, я с ней свяжусь. Все снимки она посмотрит у себя на компьютере, все уже загружено в сеть.

— Спасибо вам большое, — сказала Яна. — Так все быстро. В Ростове мы бы, наверное, большую часть дня провели в поликлинике, пытаясь попасть на прием в кабинет. После приема все побыстрее, конечно, но у вас вообще моментально.

Спирин сказал:

— Тут тоже небыстро. Считайте, что я выполняю за поликлинику большую часть работы.

Крупковский познакомился с Юлей вконтакте летом 2013 года. Юля была известный в ростовских кругах сталкер; по крайней мере, имела какие-то знакомства плюс могла помочь с инвайтом на урбантрип, сайт, где сталкеры и диггеры делились фотографиями и координатами интересных заброшек. Имея инвайт, можно читать неграмотные, но интересные отчеты о посещении самых адских мест города. Что касается Крупковского, то в заброшки в последнее время он перестал ходить, но Юля была девушка, и для него этого было достаточно: Крупковский готов общаться с любой девушкой в интернете на любую тему, особенно если дело касается мистики и тяжелой музыки.

Договорились встретиться Юля, Дима, Крупковский и я — Юля хотела показать нам давно заброшенное бомбоубежище, которое находится под заводом «Красный Аксай». Часть цехов завода заброшены, часть работают. Вход на завод охраняют чопы (слово происходит от аббревиатуры «частное охранное предприятие»), а вот вход в бомбоубежище никем не охраняется; правда, он частично затоплен, да и в самом бомбоубежище хватает воды. Впрочем, там неглубоко. Мы заранее купили заброды в магазине для туристов; у Димы были высокие резиновые сапоги. Встречу назначили в городе. Машину оставили на стоянке в тупичке среди невысоких домов и шумящих тополей; захватили рюкзаки с фонариками и забродами, добрались до места встречи пешком. Был поздний вечер. Юля с рюкзаком за спиной появилась в конце улицы, помахала нам рукой и быстро зашагала навстречу. Она была тоненькая, невысокая.

— Ей сколько лет? — спросил я.

— Четырнадцать, — сказал Крупковский.

— А-а-а… — Дима закашлялся, сдерживая смех.

— А ей не стремно с взрослыми дядьками по подземельям ночью шастать?

Крупковский пожал плечами.

— Ну по крайней мере теперь мы знаем свой уровень: школосталкеры.

— Да ладно вам, — сказал Крупковский. — Какая разница, сколько ей лет.

— Ты какой-то либерал.

— Да идите вы.

Юля подошла, мы познакомились. Она оказалась разговорчивой и очень неглупой; по узким переулкам повела нас к месту назначения. Уже почти стемнело. Места были старые, угрюмые, как в фильме ужасов; дома и кирпичные заборы потемнели от времени, покосились, разбитые окна были заколочены досками или затянуты полиэтиленовой пленкой. Прохожие в пути почти не попадались. По дороге Юля рассказывала нам о местах, где успела побывать; судя по всему, она с друзьями облазила большую часть города и области. Я спросил: слушай, если честно, тебе не страшно с какими-то левыми людьми ходить в такие походы ночью? Она посмотрела на меня, как мне показалось, немного испуганно; но помотала головой: нет. Мы же вконтакте познакомились, не на улице.

Дима снова закашлялся. Мне захотелось спросить, что обо всем этом думают ее родители, но я сдержался.

Наконец мы пришли на место. Уже совсем стемнело. Мы добрались до спуска в бомбоубежище, стали переобуваться. Вдалеке виднелось административное здание завода; над дверью горела одинокая лампочка. Возле главного входа стояла машина; кажется, семерка.

— Там внутри чопы сидят, — объяснила Юля. — Мы как-то по территории завода от них шухерились.

— И что, не страшно?

— Ну нам же всем восемнадцати еще нет, че они нам сделают, даже если задержат?

Потолок был низкий, на поверхности воды плавали окурки, смятые пластиковые бутылки, одноразовая посуда. У самого входа роились тысячи комаров: приходилось отмахиваться и отплевываться. Низко наклонившись, чтоб не удариться головой о торчавшие из стен трубы, мы двигались вслед за Юлей по узкому коридору не спеша, в кромешной темноте, которую освещали наши фонарики. Чем дальше от входа, тем комаров становилось меньше, а вода — чище; глубина уменьшилась. Вскоре насекомые исчезли совсем. По сторонам коридора появились двери в помещения бомбоубежища. Ногам было холодно в забродах, и я пожалел, что не надел шерстяные носки. На черной густой поверхности воды теперь колыхались какие-то доски, оранжевые пластмассовые коробочки, респираторы. Стены были сырые и холодные с едва держащейся на них вспучившейся белой краской; герметичные двери ржавые и перекошенные. Над одной из таких дверей висела табличка: «УЧЕБНАЯ ТОЧКА. Для выполнения норматива по закрытию защитно-гермитической двери».

— «Гермитической», — сказал Крупковский.

— В тебе граммар-наци проснулся?

— Лол, — сказала Юля.

В одной из комнат мы нашли кучу противогазов, сапог и респираторов, плавающих в воде, лежащих в сгнивших деревянных ящиках. Все это выглядело древним и мертвым. Дима стал рыться в ящиках в надежде найти целый противогаз.

— Зря ищешь, — сказала Юля. — Если тут что-то целое и было, то это уже давно сперли. Хотя смотрите, почти целая аптечка.

В углу комнаты она обнаружила новенькую оранжевую коробочку индивидуальной аптечки АИ‑2 с пеналами для лекарств и частично сохранившейся бумажной инструкцией на крышке. Мы положили аптечку на ящик посуше, направили на нее свет фонариков и по очереди сфотографировали. У Юли с собой был штатив; она оказалась самой подготовленной среди всех нас.

— Надо тоже штатив купить, — сказал я.

— Купим, — сказал Крупковский.

— А я аптечку себе заберу. — Дима крутил в руках коробочку. — Все-таки хабар. Нам такие в школе на уроках ОБЖ показывали когда-то, кажись.

— Забирай, — сказала Юля. — У меня дома таких десяток.

— Ладно, не буду, — решил Дима. — Оставлю, нафиг она мне, если подумать.

— Кек, — сказала Юля.

— Жалко все-таки это место, — сказал я. — Все сгнило.

Никто не ответил. Думаю, Юля меня вообще не поняла; для нее это был мир, в котором она живет, вся эта заброшенность и скудность погибшего прошлого для нее не была чем-то страшным, заброшки — всего лишь такие места, куда можно сходить в поисках адреналина.