Владимир Очеретный - Незадолго до ностальгии

— Разве я тебе не говорила, что у меня есть старшая сестра? На год старше.

— Но вы же совсем не похожи! — возразил он первое попавшееся.

— Нам всю жизнь об этом говорят, — кивнула она. — Ирусик похожа на папу, а я — на маму.

— И что, — продолжал не верить он, — она рассказывает тебе про все дела, которые ведёт?

— Нет, — блондинка покачала головой, — конечно нет. Здесь особый случай: она помнила, что самого забавного моего любовника звали Киш Арх-и-Камышов.

Киш ослаблено откинулся на ткань гамака. На мгновение он почувствовал себя центром Вселенной и со всей ясностью осознал, что небо, сосны, гамаки, блондинка — всё это придумано с целью заговора против него. Так вот как сходят с ума — от невозможных совпадений. А тут их целых два. Та зелёная девчонка-худышка и эта спелая мэм в его голове ещё только делали первые шаги навстречу друг другу, чтобы слиться в единый образ: к тому, что они — один и тот же человек, ещё только предстояло привыкнуть. Как вдруг выясняется, что обе доводятся сестрой той самой даме в мантии, которую он вряд ли хотел бы встретить вновь. Есть от чего спятить.

— Теперь понятно, почему у неё был такой интерес к интимным сценам! — догадался он.

— Ты с ума сошёл, Киш, — спокойно возразила сестра судьи, — что ты такое говоришь? Я понимаю: ты расстроен, и всё такое. Но неужели ты думаешь, что моя сестра станет использовать служебное положение в личных целях? Она просто выполняла свой долг: по таким искам акцент на интимных сценах делается всегда — всегда, понимаешь? Он необходим для максимально чёткого сканирования воспоминаний, чтобы потом их идентифицировать при нелегитимном использовании в случае отчуждения. Любой грамотный юрист тебе это скажет. И поверь, — тут она сочувственно погладила его по руке, — я очень за тебя переживала!

Это прикосновение сделало в нём пробоину, замкнуло контакт: запал вожделения, возникший в тот момент, когда он засмотрелся на её красивые ноги, взорвался, и внутри подыхнуло так, что потемнело в глазах. Киша охватило яростное желание вскочить, разодрать кремовое платье, схватить блондинку за волосы и как следует наказать — за неуместное любопытство и за сочувствие, за то, что у неё есть сестра, и за то, что дело досталось именно её сестре, за то, что Варвара вообще затеяла этот процесс и за…

Он торопливо встряхнул головой, чтобы выкинуть из неё постельную сцену, и почти с мольбой посмотрел в сторону дома, надеясь на внезапное появление блондинкиного мужа, но на его немой призыв никто и не думал отзываться. «Ты жив, и ты любишь Варвару, — поспешно напомнил себе Киш. — А любовь это…»

— «Самый забавный любовник»? — дошло до него. — А какие ещё были номинации? Мне гордиться или как?

По правде говоря, ему было всё равно — даже удивительно, до чего начхать, он просто хотел увести разговор подальше от процесса.

— Ну, не знаю, — блондинка разулыбалась и снова попыталась погладить его по руке, но второго взрыва, о чудо, не последовало, потому что на этот раз она угодила в него сигаретой: — Ой, прости, Киш!

— Ничего, — он вытянул руку и подул на обожжённое место, — иногда даже полезно. Так чего ты, говоришь, не знаешь?

Ну, не знаю, повторила она, когда парень с первого же раза начинает в постели рассказывать о связи древних римских законов с римским же календарём, это всё-таки смешно. И таких уникумов она больше не встречала — даже от подружек не слышала.

— A-а, ты об этом, — вяло прореагировал Киш, — тогда ладно…

— Помнишь, как ты мне объяснял, что выражение «Незнание закона не освобождает от ответственности за его невыполнение» появилось потому, что таблицы с законами были выставлены на всеобщее обозрение на Форуме, и что таблиц было десять, потому что в римском году было десять месяцев?

Ему вспомнился зимний утренний сумрак его комнаты, в квартире, которую они в ту пору снимали вдвоём с Валерием: он сидел, откинувшись на деревянную спинку кровати, с бокалом шампанского в руке, а она лежала на животе, едва прикрытая простынёй, и слушала его, подперев рукой свою круглую зелёноволосую голову и болтая в воздухе пятками.

Да, неопределённо кивнул он, что-то такое припоминает.

— Неужели не помнишь? — удивилась она. — А я до сих пор помню: остаток года не имел названия, потому что это время отводилось для выплаты долгов, и если кто-то не расплачивался, его продавали в рабство, и это означало гражданскую смерть и символично совпадало со смертью года? И поэтому неслучайно потом февраль назвали в честь бога подземного царства Феба?

— А о чём нам ещё было говорить? — пожал он плечами. — Мы были почти не знакомы, а ты училась на юридическом — я думал, тебе это интересно…

— Это и было интересно, — блондинка по-доброму улыбнулась, — когда слушаешь — интересно, а когда вспоминаешь картинку — так забавно!

— И всё было совсем не так, — вздохнул Киш.

И рассказал, как всё было: это же было первое января, помнишь? Вот почему он тогда заговорил об этом: он объяснял ей, почему Новый год празднуют посреди зимы, хотя это довольно странно, во всяком случае, у древних людей, начинавших год либо с приходом весны, либо с окончанием сбора урожая, было больше логики. Короче, почему январь назвали в честь двуликого Януса и почему нелепо его обвинять в двуличии…

— Да, помню: потому что он был богом чего-то там…

— Входных дверей, — подсказал он.

Янус охранял вход в дом, а потом стал считаться богом начала и конца пути, а ещё позже его стали изображать смотрящим в прошлое и будущее — поэтому январь поместили в начало года, а десятый по счёту декабрь по факту стал двенадцатым…

Киш замолчал, почувствовав, что его слова со стороны сильно смахивают на попытку оправдаться, а зачем? Ещё он мог бы рассказать ей, что тогда увлекался приёмами по управлению временем, и этот утренний поход в древность был одним из них: теперь они могут вспоминать ту римскую старину, скрытую в тумане веков юность Рима, как часть их собственной юности. Но опять же, зачем? Время всё равно его обхитрило, преподнесло то, что он никак не мог предвидеть: вот сейчас они с блондинкой по умолчанию считаются чуть ли не давними приятелями — а с чего вдруг, спрашивается? Только потому, что с момента их единственной встречи прошло больше десяти лет. Не странно ли? И ещё странней, что эта, в сущности, незнакомая ему женщина почему-то знает о нём много такого… — знает он нём почти всё!

— Короче, — подытожил он, — вполне новогодняя тема, жаль, ты этого не поняла.

— Зато я поняла другое! — она оживлённо приподнялась на локте и повернулась к нему. — Что знания — это сексуально!

Он потом ей несколько раз вспоминался, сообщила блондинка. И знаешь где? Умрёшь со смеху — в институте на лекциях. И тогда она поняла, что со знаниями всё обстоит точно так же, как и в любви: академические предметы надо рассматривать, как любовников её ума. Тут ключевое слово — «овладевают». Не она ими овладевает, а они стремятся овладеть её сознанием и памятью. Это поменяло всё. Родители приятно удивлялись, с чего она вдруг взялась за ум, а она просто поняла, что знания — это интеллектуальный секс. И, конечно же, она обо всём рассказала сестре, после чего Киш стал у них ментальным талисманом, помогающим готовиться и сдавать экзамены: они вспоминали его, когда надо было повторить гору всего-всего («Мне бы сейчас не помешала хорошая порция Киша!») и даже приносили ему жертвы в виде какой-нибудь страницы из папиной диссертации, изрезанной на квадратики, которые надо было сжигать на свече и произносить заклинания: «О, Киш, носитель тайной мудрости и покровитель знаний, пошли мне сдачу зачёта!» А иногда представляли, как нанимают его репетитором, и…