Владимир Очеретный - Незадолго до ностальгии

— И ты туда же! — поморщилась Вера. — Нет никакого двойного назначения, это всё досужие мифы. В любом случае, все нелегально полученные сведения не имеют юридической силы — их нельзя использовать в суде!

— А не в суде — можно, — усмехнулся Киш. — Но дело совсем не в этом. Всё это неважно, знаешь почему? Потому что никто в мире не заинтересован так в контроле над нашими мыслями, как мы сами. Для этого всё и задумано.

— В каком смысле? — снова не поняла она.

— В самом прямом.

Неожиданно он стал рассказывать ей свой сон — о том, как много он понял и прочувствовал, оказавшись в положении умершего. Не дождавшись Шедевра, рассказ вырвался наружу, и особенно Кишу удалось описание утреннего тумана, ощущения слияния с миром и удивления, что все его мысли превращаются в слова, так что их не скрыть. Он откинул напускную сдержанность, начал даже жестикулировать, стараясь на пальцах передать нюансы, и особенно его подогревало осознание, что он полностью захватил внимание аудитории: Вера не сводила с него глаз, закусив нижнюю губу и иногда от ошеломления покачивая головой. Когда он закончил, она вздохнула, достала из сумочки салфетку, завернула в него окурок и протянула Кишу:

— Выкинь куда-нибудь. Пойдём, возьмём ещё вина.

Они обулись и зашагали под соснами. Вера первой достигла розовой дорожки и обернулась к нему:

— Зачем тебе ехать на Ностальгию, Киш?

— Мне? — замялся он.

— Толя мне сказал, что вы поменялись, — упреждая его вопрос, подтвердила она. — Зачем? Я думала, ты хочешь сменить обстановку, залечить душевные раны, а ты… Чья это была идея — поменяться?

— Моя, — вынужден был признаться Киш. — Но Марк её полностью одобрил.

— «Марк одобрил», — передразнила его Вера. — Все знают: «Марк — благородный, Марк — щедрый, ему для друзей ничего не жалко». И пользуются. Мне не жалко, пусть пользуются, но надо знать и меру. Мой муж еле выбил ему этот контракт, а тут вы, два красавчика, что-то там решили. Не знаю, в курсе ли ты, но у Толи сейчас… непростой период и…

— Дементализация? Да, я в курсе. Он вчера мне сказал.

— Тем более! Ты что, не понимаешь: для него это сейчас возможность прийти в себя — его проблемы посерьёзней твоих. Да у тебя, как поняла, и нет проблем!

— Ты думаешь: засунуть человека в тридцать седьмой год — это и называется настоящей дружеской помощью?

— Ты ничего не понимаешь, — отмахнулась она, — ты не юрист…

— Звучит как обвинение.

— Тридцать седьмой год — юридическая аномалия. Как у географов — Бермудский треугольник. Каждый юрист с радостью ухватится за такой шанс. Это возможность дать свою новую трактовку, громко выступить, блеснуть. Толя бы смог — он блестящий юрист. Талантливейший. И он снова бы почувствовал себя в струе, понимаешь?

— Хм, — Киш задумался. — Ты хочешь сказать: это не опасно?

— Опасно?! — изумилась Вера. — Да ты с ума сошёл — с чего вдруг? A-а, теперь понимаю, почему вы… Очень благородно, Киш, с твоей стороны, но это чушь: количество несчастных случаев на Ностальгии в разы ниже, чем в самых безопасных городах мира. Можешь за Марка не переживать: скажи ему, что передумал и…

Вообще-то, промямлил он, это дело не от него одного зависит, даже совсем не от него: тут как Марк решит. И хорошо: они ещё раз поговорят и всё взвесят. И он постарается убедить…

— Поговори прямо сейчас, мне надо быстрее всё оформить.

— Оформить? — слегка удивился он. — То есть: тебе?

А кому ещё, подтвердила Вера. Она — один из уполномоченных представителей республики Ностальгии в России, через неё проходят практически все отъезжающие, она дает рекомендации, проводит первичный инструктаж и так далее.

— Ты хочешь сказать: мне ты рекомендацию не дашь? — догадался Киш.

Вера не ответила: внезапно она посмотрела куда-то в сторону, изумлённо изменилась, взвизгнула и, цокая каблуками, припустилась по розовой дорожке, в конце которой появился парень в солидном сером костюме с букетом бордовых роз.

— А кто у нас самый красивый зайчик, рыбка и котёночек? — радостно вопросил он, и ответ прыгнул прямо в его объятия, на лету издавая восторженные вопли.

Вблизи Верин муж производил впечатление неисправимо старомодного человека иной эпохи — вероятно, таковы были профессиональные издержки долгого пребывания на Ностальгии. Трудно было сказать, на чём эта старомодность держится — то ли на особом выражении лица, то ли на костюме. Нет, костюм вполне современный — значит, всё дело в декадентском лице.

Вера наскоро их познакомила, сообщив мужу, что они с Кишем говорили о Ностальгии, а тот ласково пожурил зайчика-рыбку-котёночка, что она работает даже во время отдыха. Они скрылись в доме, и, провожая обнимающуюся пару взглядом, Киш испытал дикое ощущение, что этот парень занял его место, и что у Веры и вправду потрясающие ноги, и если бы она не была замужем…

Ещё некоторое время он вертел в руках пустой стакан, пребывая в раздрае чувств, думая обо всём подряд, и в особенности о том, что вот такого момента, как сейчас, просто не должно быть в его жизни — надо с этим что-то делать. Завтра он должен всё как следует обдумать и если ему не суждено никогда увидеть Варвару, то он будет учиться любить её просто как человека, и это не должно мешать ему жить своей самостоятельной жизнью. К тому же он чувствовал, что снова захмелел.

Гости прибывали и прибывали. Вскоре все места для автомобилей были заняты, и тем, кто приехал позже, приходилось оставлять машины за воротами. Киш легко отыскал знакомых — давних друзей и приятелей, и переходя от группы к группе, жал руки, обнимался, хлопал по спинам, расспрашивал о делах и рассказывал о своих. Он охотно окунулся в эту ностальгическую атмосферу, хотя и не сразу смог погрузиться в неё полностью — по-видимому, из-за того, что вчера они с Марком уже предавались воспоминаниям юности, и теперешний вечер воспринимался как повторение вчерашнего. Однако чем дальше, тем сильнее праздник затягивал его в себя, и Киш лишь краем сознания фиксировал, что Шедевра по-прежнему нет, а Толяныч то и дело пытается поговорить с отдельными гостями наедине — возможно, отыскивая якоря памяти.

Через несколько часов он снова столкнулся с Верой. В наступающих сумерках она светилась тихим счастьем, умиротворённостью и, как ему показалось, даже застенчивостью.

— Ты словно чувствовал! — негромко восхитилась она тем, как Киш удачно предугадал внезапное появление её мужа. — Я слыхала, тебя называют лидером интуитивистов: ты что-то такое чувствовал, да? И вообще хочу сказать: ты очень милый, Киш! Жаль, у нас с Прусиком нет третьей сестры, мы бы тебя пристроили! Ты не говорил с Марком насчёт?..

— Ты не передумал? — спросил его Марк, когда они пересеклись в дверях у выхода на террасу.