Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Стоя на носу, глядя, как волна привычно бьет о борт и разбрасывает пену, словно жемчужины по каменному полу, я размышлял о словах Джека Льюиса о том, что цель юноши — весь мир, весь океан со всеми островами. Но, посмотрев за корму на белую полосу кильватера, блестевшую на солнце, я увидел в ней сходство с кандалами и понял, что, став капитаном «Летящего по ветру», обрел и свободу и оковы.

Каким же оно было огромным, море. Оно открывало все пути и, однако же, заковывало тебя в железо.

Гавань Апии имеет форму бутылочного горла. Большая бухта, окруженная двумя полуостровами. Западный называется Мулинуу, восточный — Матауту. На выходе из бухты находится коралловый риф, по форме напоминающий марстальский мол. Шум прибоя настолько силен, что на берегу практически невозможно разговаривать. Грохот волн слышен даже высоко в зеленых горах, поднимающихся за Апией, в пяти километрах отсюда, и никто в Апии не назовет кормчего, корабль которого разбился в шторм при попытке проскользнуть через проход в рифе, плохим моряком, потому что задача эта считается невыполнимой. Вместо этого люди скажут, что у него, наверное, был безответственный или плохо осведомленный капитан, поскольку любой знает: в шторм безопаснее находиться в море, нежели в бухте, не предоставляющей никакого укрытия при лобовом ветре.

Всего этого я не знал, когда стоял, склонившись над картой в каюте капитана Льюиса. Город Апиа был для меня всего лишь названием на карте. Впоследствии я узнал, что крушение может быть благом. Корабль гибнет, зато честь спасена.

А я беспокоился о своей чести. Разве объяснишь, как я стал капитаном «Летящего по ветру»? Кто поверит в историю о «свободных людях» в трюме, о каннибалах с «Утренней звезды», о смерти Джека Льюиса и кожаном узелке с жемчугом, который я выбросил за борт?

Не проще ли предположить, что я убил Джека Льюиса, чтобы завладеть его судном и богатствами? Не лежало ли на «Летящем по ветру» проклятие, не будет ли тень Джека Льюиса преследовать меня, пока я не распрощаюсь не только с его жемчугом, но и с его кораблем?

«Летящий по ветру» сковал меня по рукам и ногам. Без корабля мне не добраться до места назначения. Джек Льюис был со мной неразлучен. Он проложил для меня курс, мне приходилось этому курсу следовать. Наши имена отныне связаны; будут меня считать убийцей или соучастником его преступлений?

Мысль об изменении курса приходила мне в голову, но я же нес ответственность не только за себя, но и за канаков. А куда мне было направиться? Невозможно вечно питаться рыбой и уповать на то, что небеса снабдят тебя пресной водой. Мне оставалась одна опора: мой капитанский долг. А значит, я должен был доставить корабль с экипажем до места назначения в целости и сохранности.

Но я позабыл принять в расчет море.

Каждому моряку знакомо это горькое чувство: берег уже близко, но тебе до него не добраться. Есть ли что хуже, чем утонуть, глядя на близкий берег? Есть ли среди нас хоть один, кого бы хоть раз не посещал страх пойти ко дну в виду спасительного берега?

Мне представляется, что лучше тонуть, когда возмущенное серое море со всех сторон скрывает горизонт, чем когда взгляд затухает, успев ухватить кусочек чего-то любимого, надежду, протянутую руку. И ужас нужно чем-то мерить, а не является ли именно известное мерой неизвестного?

Когда нагрянул шторм, земля находилась в пределах видимости. На горизонте как раз показались зеленые горы Самоа, и тут на нас набросилась непогода. Шторм словно сидел в укрытии за островом и ждал нашего прибытия. Мы держались сутки. Нас возносило на гребень высокой, как гора, волны, и мы видели Самоа. Затем нос зарывался в следующую волну, и мы оставались наедине с морем. Не приближались к цели путешествия, но и не удалялись от нее. Очередная штормовая волна накренила корабль. Со стоном поддались ванты со штагом, уставшие держать мачту, и та обвалилась. От меня как будто оторвали кусок, часть тела, и теперь она висела, наполовину оторванная, с торчащими жилами и мускулами.

И все же, думаю, мы могли бы выстоять, ведь мне не занимать уверенности, когда я стою на корабельной палубе. Но я понимал, что настоящую опасность представляет не гибнущий корабль, а слабость людей. Мы были истощены и еле держались на ногах после всего того, что нам пришлось перенести за прошедшие недели. Борьба со штормом оказалась неравной. Надо было добраться до земли.

Хоть раньше я не заходил в Апию и не знал, как опасен узкий проход в рифе в штормовую погоду, но понимал, что подвергаю всех большому риску. Что, если корабль сядет на риф? Шлюпку мы потеряли во время сражения с туземцами в лагуне на острове «свободных людей». Так что же теперь, пойти ко дну так близко от цели?

Я приказал канакам порубить мачту на куски и связать их с реями, так чтобы получился плот, на котором можно преодолеть последний отрезок пути в бухту Апии, если попытка пройти риф потерпит поражение. Тем временем, завернув носом к ветру, я поставил корабль поперек фарватера. Этот маневр был ничуть не менее рискованным, чем все остальное, что мы предпринимали. Обрушься на нас сейчас большая волна, «Летящему по ветру» пришел бы конец. Мы все понимали, что речь идет о жизни и смерти.

Канаки сосредоточенно, на совесть, работали топорами, и вскоре перед ними стоял принайтовленный к палубе плот. Я давно уложил в свой рундук отцовские сапоги и Джима. И теперь приказал привязать рундук к плоту. Затем выровнял судно и взял курс на риф.

С гребня волны я снова увидел Самоа. Штормовое небо над нами было ядовито-лиловым, но лучи солнца, пробившись сквозь тучи, на миг осветили изумрудно-зеленые горы. Их вид не внушал надежды. Скорее, я почувствовал, что все четыре стихии, из которых сотворена вселенная, насмехаются над нами и нашим тщетным желанием выжить.

Стоя у штурвала, я, как никогда, ощущал силу моря. Штурвал рвало из рук. Вновь я соперничал с морем. Штурвал хотел одного, я — другого. Непогода, огромные штормовые волны тащили нас в одном направлении. А наш путь пролегал в другом. И тут корабль захватила страшная сила. Течение потащило его прямо к «бутылочному горлу». Течение было на нашей стороне, против шторма и волн. Штурвал снова задергало, и не знаю, потерял ли я в этот момент контроль над штурвалом или над самим собой? Утратил ли бдительность? Изменил своему долгу? Не могу ответить на этот вопрос, и потому он продолжает меня мучить.

Штормовая волна подняла нас и швырнула к рифу. Корабль заходил ходуном, оставшиеся мачты рухнули за борт. Я обнаружил, что прижимаюсь спиной к фальшборту. Плечо и рука болели неимоверно, я подумал, что они сломаны. И тут корабль вновь сотрясла волна. Судно сильно накренилось, меня смыло за борт водными массами, которые захлестнули палубу, а теперь стремились обратно в море. Схватившись за кусок мачты, я закричал от боли в руке. Но переломом и не пахло, я ведь повис на руке, что невозможно, если она сломана. Судно снова выровнялось. Каждая новая волна била по нему, как кулак по незащищенному лицу, круша все на своем пути. Скоро от корабля останется лишь остов на рифе — свидетельство нашего крушения.