Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Что ожидало их теперь? Розенберг бросил взгляд на современного Капанея, который снова находился где-то далеко. Напасть на Россию — это решение, наверное, далось фюреру непросто; но были ли в этом мире вообще легкие решения? Розенберг таких не знал, единственные, которые он принял без особых колебаний, были два сделанных им, разумеется, не одновременно, предложения руки и сердца.

Потом принесли зонтики, и они опять-таки рядом зашагали к бункеру.

Розенберг надеялся, что Бройтигам сможет участвовать в совещании, но Гитлеру захотелось поговорить с глазу на глаз, только в присутствии Ламмерса, который вел протокол.

— Слушаю вас, мой милый Розенберг, — сказал Гитлер, когда они сели за длинный стол друг против друга.

— Мой фюрер, я пришел к вам с просьбой еще раз пересмотреть политику управления восточными землями…

Розенберг говорил долго, сперва он объяснял, как ему трудно работать, поскольку власть его урезана в пользу Гиммлера и Геринга, описывал трудности, возникшие в связи с тем, что рейхскомиссаром Украины стал Кох, и, наконец, дошел до главного.

— Но, мой фюрер, я думаю, что все эти проблемы можно разрешить, если наша восточная политика будет цельной и построенной на правильном фундаменте. Хочу еще раз обратить ваше внимание на обстоятельство, что Россия и Советский Союз — это не синонимы. Советский Союз состоит не только из русских, там живет множество наций, и, как всегда в империях, отношения между этими нациями отнюдь не безоблачны. Например, украинцы всегда терпеть не могли русских, они зовут их москалями, а в последнее время эта вражда стала еще сильнее из-за суровых методов, которыми Сталин пользовался при коллективизации украинских крестьян. Балтийские народы тоже пылают желанием отомстить Кремлю…

Он рассказал про террор, который Сталин устроил в Прибалтике после присоединения балтийских стран, и завершил речь резюме:

— Поэтому, мой фюрер, было бы логично воспользоваться этими противоречиями. Я называю это планом декомпозиции, суть которого такова: мы расчленим Россию, предоставляя упомянутым народам четко ограниченную независимость. Это позволит нам окружить Россию враждебными ей государствами, после чего со стороны востока больше никто и никогда не будет угрожать Германии…

До этого момента Гитлер слушал спокойно, какое-то время даже с закрытыми глазами, что для него означало максимальную сосредоточенность, но при последних предложениях взволновался, стал стучать костяшками пальцев по столу и в конце концов решительным жестом прервал монолог Розенберга.

— Нет-нет, мой милый Розенберг, не ходите ко мне с разговорами про независимость! Это решено, я никогда не дам оружие в руки народам восточнее Германии.

— Но почему, мой фюрер? — Розенберг старался сохранять спокойствие. — Если они будут из этого оружия стрелять по большевикам…

— Сегодня по большевикам, а завтра?

— Вот потому я и говорю о «четко ограниченной независимости». Вначале это не должно обязательно означать, что у них будет собственная армия, достаточно некоторого рода самоуправления. Можно передать им часть полицейских функций, их организации самообороны уже сейчас оказывают нам немалую помощь, ловя евреев и коммунистов…

Но Гитлер его не слушал.

— Нет, нет и еще раз нет! — сказал он резко. — Повторяю: мы не можем себе этого позволить, так как это не отвечает нашим целям. Нам нужно жизненное пространство для самих немцев, а как вы представляете себе их переселение на эти земли, если аборигены будут вооружены? Подумайте немного, и вы поймете, что это невозможно. Мы хотим построить на Украине асфальтированные дороги вместо грязных ям, в которых сейчас застревают даже наши танки, мы хотим построить в Крыму санатории, куда немецкий слесарь сможет поехать на своем авто в отпуск, мы хотим заполнить города немцами, оставив славянам труд сельскохозяйственных рабочих, — как этого достичь, если у украинского полицейского будет висеть на шее автомат? Как я буду добывать в Кривом Роге и Запорожье марганец и прочие ископаемые, если шахты окажутся на территории чужого государства? Мне придется платить за это. Но что тогда скажет немецкий солдат? Он скажет: мой фюрер, а во имя чего я воевал?

Розенберг попытался пойти другим путем.

— Мы могли бы начать с балтийских земель, тамошние масштабы поменьше, конечно, и помощь, которую они могут оказать, не столь велика, но если эксперимент себя оправдает, мы можем расширить его на Украину и другие оккупированные территории.

— Балтийские земли? Разве вы сами, Розенберг, не говорили мне когда-то, что эстонцы и латыши ненавидят немцев?

— Видите ли, мой фюрер, в начале двадцатых годов они действительно ненавидели балтийских немцев, поскольку считали нас виновными в том, что им в свое время не удалось создать собственного государства и населенная ими земля попала в руки тевтонского ордена. Но теперь ситуация изменилась, большевистский террор породил в них смертельную ненависть к русским, к нам же они относятся как к спасителям, вам наверняка рассказывали, как они встречают наших солдат с цветами…

Ноздри Гитлера зашевелились, что означало, что он польщен.

— Сколько их?

— Латышей примерно два миллиона, эстонцев — один.

— А германизировать их представляется возможным?

Розенберг немного подумал.

— Всех вряд ли, но какой-то процент — да. Латышей, наверное, около половины, а эстонцев и на все три четверти. В них немало немецкой крови, сами знаете, право первой ночи…

— А они арийцы?

Это был неприятный вопрос.

— Латыши — да, эстонцы — нет, они финно-угры.

— Жаль.

Гитлер еще некоторое время постукивал костяшками пальцев по столу.

— Нет, Розенберг, все-таки нет. Гиммлер собирается переселить в Эстляндию голландских немцев, а что будет, если мы до того создадим там, как вы предлагаете, образование, напоминающее национальное государство? Нет, сперва германизация, потом независимость.

Зачем уж тогда независимость, подумал Розенберг с грустью, но промолчал — его аргументы были исчерпаны.

Но именно в тот момент, когда ему показалось, что все кончено, Гитлер вдруг сказал:

— Хотя, кто знает, возможно, вы в чем-то правы. Думаю, может, действительно имеет смысл сохранить для этих народов некоторые реквизиты суверенитета. Что вы предложили бы в первую очередь?

Розенберг оживился и стал с энтузиазмом рассказывать про параллельные органы самоуправления, приготовления к основанию которых уже велись. Гитлер одобрил эту идею, так же как и ограниченное использование национальной символики, после чего Розенберг осторожно вернулся к украинской проблеме.

— На Украине мы тоже можем создать самоуправления, но со всем остальным там трудности, видите ли, в отличие от балтийских стран украинцы никогда не имели государственности, у них нет традиций, их надо еще сформировать. Нам нужно развивать их язык, чтобы они с большей уверенностью могли бы противопоставить себя русским…