Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

С самоуправлением Гитлер опять-таки согласился, был даже готов освободить попавших в плен красноармейцев украинского происхождения, но что касается языка и культуры — Розенбергу был дан решительный отпор.

— Сначала выиграем войну, там будет видно.

Мнение Розенберга было кардинально другим — он полагал, что для победы в войне необходима помощь украинцев.

— Из Эстонии и Латвии нам много солдат не набрать, но украинцы — крупный народ, их больше тридцати миллионов…

В конце концов Гитлер сдался.

— Хорошо, Розенберг, мы дадим им независимость, но не сейчас, а лет через двадцать пять. До этого нам надо сохранить на Украине протекторат.

Это была небольшая, но все-таки победа. Остался еще вопрос Коха, но тут Гитлер оказался непреклонен, и Розенберг перестал спорить.

— Это все, что вы хотели со мной обсудить? — спросил Гитлер.

Розенберг ответил утвердительно, поблагодарил за доверие и попросил разрешения удалиться.

— Погодите. Выпьем кофе и продолжим. У меня к вам тоже есть дело.

Гитлер подал знак Ламмерсу, тот позвонил, и сразу в зал совещаний влетела целая стая девушек.

— Это мои секретарши, Розенберг, им здесь ужасно скучно, вот я и пользуюсь любой возможностью их немного развлечь.

Секретарши подали кофе, Гитлер подставил свою чашку и угостил всех, галантно передав по кругу блюдо с пирожными, которое притащил Борман.

Примерно через полчаса он отправил девушек восвояси.

— Продолжим, мой милый Розенберг.

И Гитлер стал говорить о том, как Сталин вскоре после начала войны отдал приказ депортировать всех поволжских немцев в Сибирь.

— Это развязывает нам руки, Розенберг. Теперь мы можем поступить с евреями таким же образом.

— Мы же не контролируем море…

Это именно он, Розенберг, некоторое время назад высказал мысль переселить евреев на Мадагаскар (правда, потом Риббентроп нагло присвоил эту идею). План, по его мнению, был наиэлегантнейший, все предыдущие депортации евреев, из Испании, Англии и других мест, остались в итоге безрезультатными, поскольку евреи просто переселялись в какую-то другую европейскую страну и начинали все с начала, обустраивались там, принимались давать деньги в рост, богатели и достигали все большего влияния… Какова их дальняя цель, Розенберг понял в Москве, во время кровавой вакханалии, которую евреи там устроили (русских среди организаторов революции было кот наплакал). Если раньше евреи были сосредоточены на деньгах, которых они добивались, не выбирая средств, то теперь они разоблачили себя, показав, что на самом деле им нужна власть — власть над всем миром.

На Мадагаскаре они были бы как следует изолированы, и заниматься только ростовщичеством им там никак не удалось бы, волей-неволей пришлось бы научиться и другим работам или, по крайней мере, их части, ибо убирать сортиры евреи все равно не будут, это они оставят аборигенам.

Но выяснилось, что у Гитлера совсем другие планы.

— На Мадагаскар мы их действительно отправить не можем. И к островам Северного Ледовитого океана у нас пока тоже нет доступа. — Эта идея тоже обсуждалась. — Но у нас теперь есть оккупированные восточные земли! Мы освободимся от евреев, переселив их в Прибалтику и на Украину.

— Война же, — сказал Розенберг скептически.

Работы и без того было выше головы, если еще начать возиться с евреями, то сколько на это надо потратить времени и людей? Придется строить новые гетто, концентрационные лагеря…

Он перечислил свои аргументы и заметил, что Гитлер занервничал.

— Так или иначе, но еврейский вопрос должен быть решен окончательно. В связи с этим я дал приказ собрать девятого декабря в Ванзее специальную конференцию.

С этим можно было согласиться. Соберутся, сделают вид, что обсуждают важный вопрос, и разойдутся, ничего не решив.

Он подумал, что теперь разговор уж точно окончен, но у Гитлера, кажется, было еще что-то на сердце.

— Это, конечно, страшно, Розенберг, но мы не можем остановиться на полпути. Сталин объявил партизанскую войну, это дает и нам карты в руки, мы можем в ближнем тылу обращаться с евреями посуровее. При малейшем подозрении — экзекуция. Но видите ли, в чем дело…

Они уже стояли, Ламмерс закончил вести протокол, Гитлер отпустил его, сам подошел совсем близко к Розенбергу, чего он обычно из-за своего маленького роста избегал, и стал приглушенно говорить что-то о Гиммлере, который недавно принял участие в одной из таких экзекуций и почти получил шок.

— Понимаете, Розенберг, слишком много крови…

Розенберг промолчал, не зная, что сказать: он был теоретиком, практическую сторону жизни знал плохо и вообще старался держаться подальше от всего «такого».

— Вы помните Брака?

Нет, Розенберг его не помнил.

— Это бывший шофер Гиммлера. Знаете, он проделал некоторые опыты с газом…

Гитлер еще некоторое время говорил про концлагери, газ и эвтаназию, но столь запутанно, что Розенберг никак не мог понять, что он имеет в виду. Может, в конце концов что-то и прояснилось бы, но прежде раздался негромкий стук в дверь, и тихо, как тень, появился Борман.

— Пора ужинать, мой фюрер.

Розенберг бросил удивленный взгляд на часы — пять часов пролетело незаметно.

Дождь стал сильнее, это был уже не такой приятный грибной дождичек, как в Берлине, а холодный ливень.

Если так пойдет дальше, то скоро выпадет снег, подумал он, идя рядом с Гитлером в сторону барака.

Гитлер снова словно читал его мысли, он стал вдруг лиричным, начал восхвалять храбрых немецких солдат, которые сейчас где-то в брянских лесах, невзирая на мерзкую погоду, бьют врага, но потом неожиданно сменил тему.

— А знаете ли, Розенберг, что у русских неподалеку от границы оказалось намного больше солдат и военной техники, чем мы предполагали? Объяснение, будто решение напасть на Россию мы приняли по соображениям превентивности, Геббельс придумал для остального мира, но теперь я стал думать, а что если Сталин действительно намеревался атаковать нас?

— Это не исключено, я вам всегда говорил, что цель большевиков — завое-вать весь мир.

— Да-да, я знаю, милый Розенберг, в том, что касается евреев, у вас больше опыта. Я видел только то, что коммунисты натворили в Мюнхене, и по сравнению с Россией это, конечно, мелочь. Но теперь с этим покончено. Военная техника, которую русские сосредоточили на границе, уничтожена, армия беспорядочно отступает. Путь на Москву открыт.

Дай Зевс, подумал Розенберг мрачно — у него опять заболела нога.

ЭПИЛОГ

ПИРРОВА ПОБЕДА. 1945 г.

Начиная с той минуты, когда на горизонте показались снежные вершины Крымского полуострова, и вплоть до отлета, все десять дней, Черчилля не покидало чувство, что он совершенно лишний. Он вообще был против того, чтобы ехать в Россию, дважды он там уже гостил, достаточно, пусть на сей раз Дядюшка Джо вылезет из своей норы, почтит своим присутствием Шотландию или Кипр, но Сталин опять увильнул, здоровье, видите ли, не позволяет. Ложь! Сталин просто знал, что дома и стены помогают, в том числе и в самом прямом смысле, то бишь честно служа интересам разведки. Рузвельта он заманивал мягким климатом, Черчилля возможностью сходить на могилу того герцога Мальборо, чьи кости лежали здесь с Крымской войны, — никогда бы Черчилль не проглотил такой примитивной наживки, но президент, несчастный осел, быстро уступил, словно не он стар и болен.