Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Это тоже не исключалось, конкуренция в экспортных делах была острой и иногда грубой. Сам Алекс старался держаться от этой сферы подальше, лишь иногда отправляя за рубеж небольшие партии с помощью Арутюнова.

Проводив фон Пиллау, Алекс подождал, пока его сани растворились в сумерках, вернулся в магазин и прошел в кабинет за торговым залом. До сих пор он сдерживался, но теперь уже не мог обуздать порыв радости и хотел быстро сообщить Конраду об успешной сделке. Он нацарапал текст телеграммы на бумаге и поднял телефонную трубку, но чудо техники молчало. Алекс несколько раз без толку покрутил рычажок: фон Пиллау был прав, с безопасностью дела обстояли плоховато. Хотя кто знает, возможно, никто и не перерезал провода, может, просто дежурный телефонной станции в очередной раз напился. Таскаться до телеграфа он все-таки не стал, а снова сел за стол и написал в Германию короткое письмо, в котором, помимо прочего, просил Конрада отправить ему парочку «Триумфов Джонсона». Он уже заканчивал послание, когда зазвонил колокольчик: с товарной станции вернулся Август Септембер с сообщением, что семена банатки, добиравшиеся через Киев, прибыли, надо выгрузить их и отвезти на склад.

— Ну так выгрузи и отвези, — сказал Алекс, не поднимая головы от письма, осталось еще передать привет Сильвии и всем прочим Беккерам.

Однако Август выполнять распоряжение не спешил. Он сел напротив Алекса в кресло, предназначенное для самых важных клиентов, и закурил папиросу.

— Может, позвонишь на всякий случай Арутюнову?

Алекс понял, в чем дело, — Август боялся. Осенью во время забастовки ему крепко досталось: отдавал швартовы константинопольский пароход, на который десяток бродяг, с которыми Алекс договорился, должны были под прикрытием темноты погрузить его мешки, но портовые рабочие прознали, явились в полночь на причал и поколотили штрейкбрехеров; Августу разбили бровь, и он громко жалел, что сменил безопасную работу кассира речного вокзала на беспокойные обязанности помощника Алекса. Из беды помог выбраться Арутюнов, который вызвал из Нахичевани родственников и знакомых — их было много, и они были вооружены ножами. Бастующие струсили, армяне втащили мешки на пароход и не взяли с Алекса ни копейки.

— Телефон не работает, — бросил Алекс лаконично. У него и в мыслях не было во второй раз беспокоить Арутюнова, уже не декабрь, подстрекатели были или повешены или сбежали, рабочие опять стояли за станками, а грузчики таскали мешки с зерном.

«Кавалер двух месяцев» еще некоторое время ерзал в кресле, пару раз демонстративно и душераздирающе вздохнул, но когда понял, что ничто не поможет, встал и потушил окурок.

— Подожди! Закинь-ка это по дороге в почтовый ящик.

Август сунул конверт с письмом Конраду в карман и поплелся вон из магазина, Алекс же вынул гроссбух и внес в него сегодняшние сделки. Когда он с этим покончил, было уже почти восемь. Он встал, надел зимнее пальто, потушил свет как в кабинете, так и торговом зале, запер дверь и вышел на резкий, ледяной, словно явившийся из Мурмана ветер. Было непостижимо, каким образом северные ветры не застревали в средне-российских лесах, а добирались до донской степи, однако они были здесь и гуляли хозяйски по городу.

Улица была пуста и темна, большинство фонарей бунтовщики поразбивали камнями, и когда их заменят на новые, не знал, наверное, даже Святейший синод. Идти было трудно, ветер дул навстречу, с размаху бил снегом в лицо, настоящая метель, странно, что так далеко на юге зима могла быть столь свирепой. Издали неровным шагом, словно пошатываясь, приближался человек. Пьяница, подумал Алекс, но потом понял, что идущий навстречу сражается с дующим в спину шквальным ветром, который стремится его приподнять и нести дальше по воздуху. Тут вечерний гуляка дошел до уцелевшего фонаря на углу у гимназии, и Алекс вздрогнул — он узнал Марту, жена напомнила ему колосок на поле, который сгибается на штормовом ветру, но не ломается. Встревожившись, не случилось ли чего дома, Алекс вступил в тяжкую борьбу с метелью и не умерял усилий до тех пор, пока жена с холодным носом, но сияющими от счастья глазами не оказалась в его объятьях.

— Сумасшедшая, кто тебе позволил? Вечером, в темноте?

— Я хотела позвонить, но телефон не работал. Это как черная магия: всякий раз, как ты мне нужен, линия не в порядке.

— А если бы на тебя напал грабитель?

— Две конфеты у меня в кармане найдутся, но больше ему поживиться было бы нечем.

Весело рассмеявшись, Марта высвободилась из объятий мужа, Алекс обнял ее за плечи, и они стали вместе, одолевая продуваемую насквозь улицу, продвигаться в сторону Большого бульвара.

— К тебе пришел гость. Уже два часа сидит на кухне и ждет. Я пригласила его в комнату, отказался, предложила пообедать — не хочет. Только курить попросил разрешения.

— Кто это?

— Угадай.

— Менг?

— Разве Менг не знает, где твой магазин?

— Кто тогда?

— Твой брат.

— Какой брат? У меня нет братьев.

— Есть, целых три.

— Это сводные братья. Полубратья, говоря по-эстонски.

— Полу или четверть — все равно. Брат есть брат.

— Кто же из них?

— Ханс.

— Ханс?!

Если бы это оказался Адо, Алекс удивился бы меньше, тот по его примеру переселился в Россию, правда, ближе к дому, в Тверскую губернию, но Ханс и Тыну никогда в жизни не ступали ногой даже за границу волости.

— Он совсем не похож на тебя, на голову выше, плечи как у циркового борца, ручищи такие, что страшно становится, а сам кроткий. Мне кажется, он чего-то боится, у него глаза несчастные, как у теленка.

— Никакой он не несчастный, он — старший сын, наследник хутора.

— О, я представляю себе, как он там вкалывает. Вырывает дуб с корнями, перекидывает через плечо и тащит…

Шутя и смеясь, они дошли до дома, свернули во двор и поднялись наверх по длинной лестнице. Алекс отпер дверь, в квартире царила тишина, только из детской доносился мелодичный голос Татьяны: наверное, читала детям на ночь сказку. Он помог Марте снять пальто, повесил его в шкаф, разделся сам, сунул ступни в меховые тапочки, это было его маленькой слабостью — держать ноги в тепле, и первым делом заглянул в детскую.

Герман и София были уже в постели, каждый у своей стены, увидев отца, они сразу сели. Алекс обнял и поцеловал их, а потом повернулся к Татьяне, которая, когда он вошел, вскочила со стула. На плечах девушки лежали густые каштановые волосы, круглые щеки пылали от юности и здоровья, из-под длинных ресниц на Алекса с восхищением смотрели наивные карие глаза.

— Что вы читаете?

Татьяна покраснела.

— Каштанку.

— Но это же такой печальный рассказ, — удивился Алекс.

Он знал, что нравится гувернантке, и забавлялся, слегка поддразнивая ее; однако Татьяна отличалась не только стеснительностью, но и находчивостью, не зря она числилась в лучших ученицах гимназии.