Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

— Зато ты, отчим, совсем не изменился.

Рукопожатие Симма было вялым, как и он сам. Алекс тоже не был богатырем, но подобные пальцы при желании даже он мог сломать. Стряхнув в сенях снег с сапог, он хотел уже войти в комнату выпрямившись, но в последний миг вспомнил про низкую притолоку и наклонился.

Мать сидела за столом, нацепив очки, и при свете керосиновой лампы читала что-то, наверное календарь. Тыну валялся в постели, подложив руки под голову. При появлении Алекса сводный брат оказался на ногах сразу, прямо, как ванька-встанька, мать, наоборот, не торопилась, подняла голову от книги медленно, словно нехотя. Расстегнув пальто, Алекс подошел и поцеловал мать в лоб. У Беккеров был обычай обниматься, но в его семье таких нежностей не водилось.

— Я был по делам в Москве и подумал, что воспользуюсь случаем. Велика все-таки Российская империя, в ее просторах можно так затеряться, что пройдут годы, пока встретишь близкого человека.

Он подумал, что кто-то сразу спросит про Ханса, мол, разве старший брат до тебя не добрался, но все молчали. На всякий случай он заглянул через открытую дверь в заднее помещение, а вдруг поджигатель мыз дрыхнет живой и здоровый на постели, но комната была пуста. Он достал из портфеля банку икры и плитку шоколада.

— Ешьте на здоровье, куплено в московском магазине.

Мать поглядела на гостинцы с таким же подозрением, как только что взирала на самого сына, и отодвинула их в сторону, ближе к окну. По этому движению Алекс понял, что он дома. Он снял зимнее пальто с лисьим воротником и повесил на тулуп Симма. Сесть ему никто не предложил, он придвинул себе стул сам и с любопытством осмотрелся. И тут живут, подумал он, скользя взглядом по закопченным стенам, потрепанным половикам и глиняной посуде на полках.

Мать стала распоряжаться, отправила Тыну в чулан за ветчиной и яйцами, посадила отчима чистить картошку, сама поворошила дрова в плите и достала сковородку. Имени Ханса по-прежнему никто не произносил. Может, его все-таки схватили, повесили и отправили домой извещение, подумал Алекс, но не стал первым затрагивать больной вопрос, вместо того поинтересовался, как поживает сестра. Симм объяснил, что в целом все хорошо, Эльза получила отличного мужа, трудяга, не пьет, не гуляет, только вот детей у них нет. Уже год, как женаты, и ни малейшего признака. Алекс спросил об Адо, этот сводный брат все еще пребывал недалеко от Твери, работал в мызе и нацелился на должность управляющего. Потом настала тишина, только сковородка шипела и потрескивали дрова. Алекс вдруг почувствовал ужасную усталость, которая настигала его всякий раз, когда ему доводилось хоть час подышать воздухом родного дома. Вроде бы в нем никогда никого не убивали, никто его обитателей не проклял, но все равно комната была словно пропитана каким-то особым унынием, которое просачивалось в легкие, оттуда разносилось по всему телу, отравляло кровь и отупляло. Кстати, обычно это продолжалось недолго, уже через неделю угнетенность исчезала, и казалось, что все в наилучшем порядке, так было всегда и будет вечно, что поделаешь, это жизнь, ничего не меняется, солнце опять описывает дугу над топким лугом, как описывало веками, а ты берешь косу и идешь косить, как до тебя шли твой отец, дед и прадед.

Ужин был готов, Симм принес из чулана бутылку самогона, выпили за здравие, здравие кого или чего, не уточнялось. Алекс был голоден, последний раз он толком поел в Москве, в привокзальном ресторане, в дороге пришлось довольствоваться бутербродами. Водка развязала Симму язык, он стал расспрашивать о благоприобретенной семье Алекса, Алекс рассказал о Беккерах, о Берлине, о деле. Наконец оживилась и мать, поинтересовалась детьми, Алекс вытащил из кармана бумажник, из бумажника фотографию в коричневых тонах: они с Мартой, у него на одном колене Герман, на другом София, а у Марты спеленатый Рудольф. Мать опять надела очки, пока она изучала снимок, Алекс словно мимоходом спросил:

— А про Ханса ничего не слышно?

В комнате опять воцарилась тишина.

— А он что, не у тебя? — спросила мать осторожно.

— Был да пропал, — придал Алекс голосу беззаботный оттенок. — Я по глупости заказал для него костюм и дал денег на мелкие расходы. Так он вышел и не вернулся. Марта думает, что он поехал в Америку.

— В Америку?

— Да, это сейчас модно, многие туда бегут, не только евреи, но и малороссы, все, кто не в ладах с властью или не может выбраться из бедности.

— Да он же не знает американского, — возразил Тыну.

— А в Америке язык ни к чему, там общаются жестами, все ведь родом из разных стран. Ханс мог найти себе в компаньоны какого-то еврея, у тех талант на языки. Он ужасно боялся, что полиция его сцапает. Я уговаривал его подождать немного, скоро бы его грехи забылись, в крайнем случае отправили б на пару лет в ссылку, как случилось с моим свояком, но он мне не поверил. Так, значит, он еще не написал?

Нет, Ханс не написал — в отличие от недавно обнаружившегося Хуго, который засыпал родителей письмами из Сибири, все время требуя посылок с тем и другим.

— Может, он хочет сначала разбогатеть, как ты, чтобы было чем похвастать, — стал фантазировать Тыну.

Итак, в голове одного из членов семьи утешительная идея Алекса прижилась.

— Ох, разве я богат? В Америке таких, как я, миллион. У них же нет помещиков на горбу, вся земля принадлежит народу.

— У них и царя нет, сами себе выбирают президента, — поведал Симм.

Алекс усмехнулся.

— Президента мы еще не скоро увидим, а вот Думу — да. Ты, отчим, уже решил, за кого будешь голосовать?

Политика оказалась благодатной темой для разговора, личность Ханса словно отодвинулась в тень Пятса и Тыниссона. Попили чаю, потом Алекс стал зевать, посмотрел на часы…

— Они из настоящего золота? — поинтересовался Тыну.

— Червонного, — пошутил Алекс.

Мать хотела постелить ему в задней комнате, но Алекс отказался, объяснив, что ему придется пуститься в обратный путь до зари — управляющий обещал отвезти его на вокзал к поезду. Никто не удивился, что он собирается так быстро уехать, все приняли это за должное — купец, много работы. Он снова вытащил бумажник, как бы для того, чтобы положить обратно снимок, но одновременно взглянул на Симма столь выразительно, что отчим вскочил и даже позвал с собой Тыну «на минутку во двор». Алекс отсчитал матери столько купюр, сколько, по его мнению, могло понадобиться семье, чтобы чувствовать себя обеспеченной, даже если картофель в этом году не уродится.

— Пригодится, — сказала мать. — Сосед предложил нам купить кусок леса, я не знала, что ему ответить, попросила время на размышление.

Алекс поинтересовался, какой сосед и что за кусок, и добавил еще несколько купюр.